PROLETKULT
The proletarian culture movement Proletkult was founded in 1917 by economist and philosopher Alexander Bogdanov (1873–1928, born Malinovsky) often referred to as the ‘father’ of cybernetics. Bogdanov’s grand project was Tectology. It was a proposal to develop a universal science of organization and analysis, through a search for structural similarities in all spheres of knowledge. He advocated the re-examination of works of art to reveal their structure and underlying premises, as a step towards the development of a new art.
Alexei Gastev was considered the main ideologist of Proletkult.
In 1918 the Federation of Futurists (an organization that collaborated with Proletkult) demanded: ‘Separation of Art from the State. Destruction of political control over Art.
By 1920 Proletkult comprised around 400,000 members across Soviet Russia. Avant-garde artists, writers and actors were often involved in Proletkult workshops. Proletkult participants took part in literacy and foreign language classes, as well as lectures on recent scientific achievements. They also attended classes in music, the visual arts, musical concerts, plays and readings offered by professional artists from low-, middle- and upperclass backgrounds, including Anatoly Lunacharsky, Alexei Gastev, Platon Kerzhentsev, Arseny Avraamov, Nikolai Roslavets, the symbolist writer Andrei Bely, the avant-garde painter Olga Rozanova and many others.
Proletkult’s demands for autonomy put it on a collision course with the Communist Party. In December 1920, Lenin issued a devastating critique of the organization, attacking the very idea of a unique proletarian culture. In April 1932, the Communist Party summarily closed down Proletkult along with all other cultural associations that assumed special ties to workers.
GINHUK—THE PHONOLOGICAL DEPARTMENT
Among the avalanche of new cultural institutions established in Russia in the early 1920s, shortly after the end of the Civil War, GINHUK —the State Institute for Art Culture—was one of the most important. In 1923 the painter and art theoretician Kazimir Malevich founded the new Research Institute of the Highest Art Knowledge as a branch of the Museum of Art Culture in Petrograd. The staff of the Institute included, among others, Malevich himself, Vladimir Tatlin, Mikhail Matyushin and Nikolai Suetin. The poet and artist Igor Terentiev was appointed head of the Phonological Department.
Igor Terentiev. Self-portrait. c. 1920. ‘Moi pohoroni’. Moscow, Gilea, 1993.
(Игорь Терентьев. Автопортрет. около 1920 года. ‘Мои похорони’. Москва, Джайлс, 1993.)
According to its official program: ‘The Phonological Department will conduct scientific (inventive-research) work in the field of sound, analyzing its material structure with the purpose of the best technicalindustrial application of art. Sound is to be subjected to research in a pure form, i.e. as a physical phenomenon, and also in the form of speech and music. The approach of the Phonological Department is based on scientificexperimental and statistical methods—the methods of analogy in its expanded and advanced forms, i.e. the methods of invention…’
In 1925 Terentiev developed the basic part of a thesis concerning ‘drama art’ in the article entitled ‘Amateur Theatre’, which in many aspects is reminiscent of Futurist theory as well as of the theories of Meyerhold, with whom he wished to collaborate at this time. Similar to the theories of Sergei Eisenstein, at the heart of his consideration was the concept of ‘montage’, which had to become an organizing principle to subordinate all other aspects:
Not music—but sound-montage! Not scenery—but mounting! Not the play—but literature-montage!... We don’t need a theatrical naturalism! Theatre can be strong by means of the organization of sound material: a voice, an instrument, a sound-editing tool… It is necessary to build a theatre on the basis of sound—slightly supplementing it with visible material—and on movement, as movement—as a reflex on a sound.
In 1926 GINHUK was closed together with all branches and departments, including the Phonological Department.
GIMN—THE STATE INSTITUTE FOR MUSICAL SCIENCE
GIMN was founded in Moscow in spring 1921 in an attempt to centralize all activities related to musical science including disciplines such as acoustics, musicology, psychology, physiology, the construction of new musical instruments, and ethnomusicology. Nikolai Garbuzov was elected Director.
Nikolai Garbuzov. c. 1930.
(Николай Гарбузов. 1930)
The first building for GIMN was arranged by Boris Krasin— a managing director of Muzo (the Department of Musical Education of the Commissariat of Public Enlightenment). It was a former private residence of A.K. Ushakov on Prechistenka street. After a few months, due to the lack of available apartments in Moscow, the Commissar of Public Enlightenment, Anatoly Lunacharsky passed the building to the American dancer Isadora Duncan after her arrival in Russia in July 1921 and GIMN was moved to another building on Bolshaya Dmitrovka 7 (a few blocks from Gastev’s CIT Institute).
From the beginning GIMN was oriented towards academic research. Among GIMN associates were many scholars and inventors from the realm of music and beyond, including Piotr Zimin, who specialized in the research of musical instruments, especially organs and pianos. He did very advanced research into rhythm and temporal characteristics of instrumental musical performance, which was similar to the research concurrently taking place in Leningrad, conducted by Evgeny Sholpo.
From the beginning GIMN was oriented towards academic research. Among GIMN associates were many scholars and inventors from the realm of music and beyond, including Piotr Zimin, who specialized in the research of musical instruments, especially organs and pianos. He did very advanced research into rhythm and temporal characteristics of instrumental musical performance, which was similar to the research concurrently taking place in Leningrad, conducted by Evgeny Sholpo.
Rhythmograph by Piotr Zimin. Device intended for research into rhythm and the temporal characteristics of musical performance of the piano. c. 1920.
(Ритмография Петра Зимина. Устройство, предназначенное для исследования ритмических и временных характеристик музыкального исполнения фортепиано. c. 1920.)
A diagram of the Rhythmograph by Piotr Zimin. c. 1920.
(Схема Ритмографа Петра Зимина. в. 1920.)
Leonid Sabaneev undertook research into Alexander Scriabin’s music, microtonal ultrachromatic music, synaesthesia and ‘colour hearing’.
Pavel Leiberg was exploring microtonal scales, combinational tones and beats, while Alexander Samoilov, supposing that the structure of a spatial lattice of musical intervals possesses the same features as the structure of a spatial lattice of crystals, conducted research into the nature of sonic space, studying the relations of musical intervals in linear, two-dimensional and three-dimensional harmony spaces.
Nikolai Garbuzov built a device to study the phenomenon of synopsia (colour hearing). In 1923 GIMN was equipped with a radio-station, developed by I.
Meeting of the GIMN Board, 1925. Nikolai Garbuzov (in the centre). From the book Five years of GIMN scientific activity 1921-26, Moscow, 1926.
(Заседание правления ГИМН, 1925 год. Николай Гарбузов (в центре). Из книги "Пять лет научной деятельности ГИМН, 1921-26", Москва, 1926.)
Homutov, to broadcast music and related discussion. In 1923 GIMN supported the performance of Avraamov’s Symphony of Sirens in Moscow and even applied for an additional night-time show, which was never realized.
The explosion of creativity in the 1920s resulted in an avalanche of inventions, produced in the early 1930s all over Soviet Russia. Dozens of proposals, related to new musical instruments, new systems of harmony, new scales and temperaments, new musical ‘interfaces’, keyboards and fingerboards and so on are collected in the GIMN/NIMI archive.
For instance the famous futurist composer and artist Mikhail Matyushin proposed the project of the ‘straight violin’, to enable simpler construction than traditional violins in order to facilitate mass production as a way of addressing the shortage of musical instruments.
Some proposals were surprisingly advanced, like the ‘Instrument for the Magnetic Recording of Sound on Tape’ proposed by inventor K. L. Isupov.11 It was a method of magnetic sound recording based on a system of rotating magnetic heads, which was very similar to the technology that was being developed in Germany around the same time and which led to late twentieth century video recorders.
GIMN radiostation. 1920s. GIMN archive.
(Радиостанция ГИМН. 1920-е годы. Архив ГИМН.)
One of the devices from GIMN. 1920s. GIMN archive.
(Одно из устройств из гимназии 1920-х годов. ГИМН архив.)
Acoustical microtonal instrument, GIMN
studio.1920s. GIMN archive.
(Акустический микротональный инструмент, ГИМН студия.1920-е годы. Архив ГИМН.)
Experimental device for magnetic audio recording on steel wire. GIMN. 1920s.
(Экспериментальное устройство для магнитной записи звука на стальной проволоке. ГИМН. 1920-х годов.)
Radio transmitter from the GIMN studio. 1925. GIMN archive.
(Радиопередатчик из студии ГИМН, 1925 год. Архив ГИМН.)
One part of the device for time stretching and spectral analysis. NIMI. 1930s.
(Одна часть устройства для растяжения времени и спектрального анализа. НИМИ. 1930-е годы.)
In 1931 GIMN was closed and in 1933 it was revived at Moscow State Conservatory where it was renamed NIMI (the Russian abbreviation of the Scientific Research Musical Institute) and then again, in the late 1930s, as the Acoustical Laboratory. In 1990-91 it was on the verge of closing but in 1992 was reborn as two departments—the Laboratory for Sound Recording and the Theremin Centre for Electroacoustic Music.
In the field of music and its technology NIMI was the highest-level organization in Moscow. Projects from all over Soviet Russia seeking a patent or financial support had to get a positive review from the appropriate NIMI experts.
A diagram of the device for time stretching and spectral analysis of phonograms, magnetically recorded on steel wire. NIMI.
(Схема устройства для растягивания во времени и спектрального анализа фонограмм,
магнитно записанных на стальной проволоке. НИМИ.)
The explosion of creativity in the 1920s resulted in an avalanche of inventions, produced in the early 1930s all over Soviet Russia. Dozens of proposals, related to new musical instruments, new systems of harmony, new scales and temperaments, new musical ‘interfaces’, keyboards and fingerboards and so on are collected in the GIMN/NIMI archive.
‘Untertone Productor’—experimental device for exploration
of overtones and sub-harmonics as well as vibration
modes of the deck. NIMI. 1930s.
(‘Untertone Productor’ — экспериментальное устройство
для исследования обертонов и субгармоник, а также
режимов вибрации деки. НИМИ. 1930-е годы.)
The amateur inventor Alexander Sovetov from the village of Bolshaya Ugrezhskaya proposed the project of the ‘Single Person-Orchestra’ based on a special electrified accordion capable of controlling and playing the whole set of instruments in a small orchestra by a single person.
Alexander Sovetov’s illustration from his proposal for
the ‘Single Person-Orchestra’. c. 1935.
(Иллюстрация Александра Советов из его предложения
для ‘Оркестра из одного человека’. 1935 год.)
The amateur musician Grigory Rakov from the village of Budeny (in the south of Russia) proposed the Gilzotone project—a new musical instrument based on multiple used military cartridge cases.
Some proposals were surprisingly advanced, like the ‘Instrument for the Magnetic Recording of Sound on Tape’ proposed by inventor K. L. Isupov.11 It was a method of magnetic sound recording based on a system of rotating magnetic heads, which was very similar to the technology that was being developed in Germany around the same time and which led to late twentieth century video recorders.
The Instrument for the Magnetic Recording of Sound on Tape proposed by inventor K. L. Isupov, based on a system of rotating magnetic heads. USSR Copyright Certificate No. 34 173, filed 4 May 1932.
(Прибор для магнитной записи звука на магнитную ленту, предложенный изобретателем К. Л. Исуповым, основан на системе вращающихся магнитных головок. Авторское свидетельство СССР № 34 173, подано 4 мая 1932 года.)
As many of the experts were undertaking similar research or had different aesthetic views, their responses were often negative, based on biased opinions and self-interest rather than scholarship, discourse and the greater good. In the GIMN/NIMI archive a number of surprising stories can be found that illustrate the complicated and often dysfunctional process of interaction between the authoritarian State and the creative community. According to NIMI correspondence, by the late 1930s this great wave of ideas and innovation had almost finished and never came back again.
GIMN Studio, Moscow, 1920s. From the book Five years of GIMN scientific activity 1921-26, Moscow, 1926.
(Студия ГИМН, Москва, 1920-е годы. Из книги "Пять лет научной деятельности ГИМН, 1921-26", Москва, 1926.)
GIMN Studio, Moscow, 1920s. From the book Five years of GIMN scientific activity 1921-26, Moscow, 1926.
(Студия ГИМН, Москва, 1920-е годы. Из книги "Пять лет научной деятельности ГИМН, 1921-26", Москва, 1926.)
Device for automatic piano performance. A type of Pianola. GIMN. c. 1925.
(Устройство для автоматического исполнения на фортепиано. Разновидность Пианолы. ГИМН, 1925 год.)
MICROTONAL MUSIC
One of the most popular areas of experimentation and research in the first decades of the 20th century was microtonal music. It was stimulated in 1907-09 independently by Ferruccio Busoni in Europe and Nikolai Kulbin in Russia. But the first practical and theoretical work in Russia was published in numerous articles by Arseny Avraamov in 1914-16. In a series of articles, published by the leading Russian musical magazines, such as Muzikalni Sovremennik (The Music Contemporary) and the almanac Muzika, he developed the theory of microtonal ‘Ultrachromatic’ music and invented special instruments to perform it. Shortly after the October Revolution he proposed to the Commissar of Public Enlightenment, Anatoly Lunacharsky, a project to burn all pianos—symbols of the despised twelve-tone, octave-based ‘well-tempered’ scale, which he believed had adversely affected human hearing for several hundred years.
Harmoniums in natural and microtonal tuning at GIMN studio. c. 1923. Arseny Avraamov used these instruments in his lectures in 1923-24.
(Фисгармонии в естественной и микротональной настройке в студии ГИМН. c. 1923. Арсений Авраамов использовал эти инструменты в своих лекциях в 1923-24 годах.)
By the 1920s there were many musicians involved in this research and related composition. Among them were Leonid Sabaneev, Arthur Lourie, Emily Rosenov, and Piotr Renchitsky. One of the most advanced studies on microtonal music was developed by polymath Pavel Leiberg—a teacher of mathematics and physics at Moscow University as of the 1890s. Being very much involved in musical acoustics, he undertook substantial research on acoustical resonances and from 1923, working at GIMN, he developed a series of studies on microtonal music, which he presented in a series of reports.
Microtonal diagrams by Pavel Leiberg. Harmony diagram of microtonal duads. GIMN. 1923-27.
(Микротональные диаграммы Павла Лейберга. Диаграмма гармонии микротональных дуад. ГИМН. 1923-27.)
Microtonal diagrams by Pavel Leiberg. ‘Diagram of combinational tones and beats’. GIMN. 1926.
(Микротональные диаграммы Павла Лейберга. ‘Диаграмма комбинационных тонов и ритмов’. ГИМН, 1926 год)
Example of forty-one-tone scale with a project for a related keyboard. GIMN. 1920s.
(Пример сорокаоднотоновой шкалы с проектом для соответствующей клавиатуры. ГИМН. 1920-х годов.)
Comparison of various scales. GIMN. 1926.
(Сравнение различных шкал. ГИМН. 1926 год.)
NEW ELECTRONIC MUSICAL INSTRUMENTS
In 1923 at the acoustical laboratory of GIMN one of the leading Russian acousticians Sergei Rzhevkin developed his Cathodic Harmonium—the next experimental electronic musical instrument developed in Russia after the Theremin. It incorporated special oscillators, based on the principle of beats, realized by means of three-electrode ‘cathodic’ lamps and three independent coils.
In 1926 Nikolai Ananiev built his Sonar—a monophonic instrument considered to be an improvement of the Theremin, based on a horizontal fingerboard, made with a long narrow coil covered with an elastic conductive strip, stretched out along the fingerboard, permitting the performer to vary the pitch of the audio oscillator by means of pressing the strip at appropriate points. The volume could be controlled by means of a special foot pedal.
In the 1930s at Saratov Conservatory a special course for Sonar performers was established. During his life Ananiev gave over 600 concerts which were attended by almost 500,000 people.
Sonar. NIMI. c. 1933.
(Гидролокатор. НИМИ. около 1933 года)
Perhaps the most important instrument was the Ekvodin, developed at NIMI in the early 1930s by Theremin virtuoso Konstantin Kovalsky and young inventor Andrei Volodin.
Andrei Volodin’s illustration of vocal formants. During the development of the Ekvodin, Volodin conducted extensive research related to the resonant properties of various acoustical sound sources and the methods of related sound synthesis
(Иллюстрация вокальных формант Андрея Володина. Во время разработки Экводин Володин провел обширные исследования, связанные с резонансными свойствами различных акустических источников звука
и методами соответствующего синтеза звука.)
The Emiriton was one of the first electronic musical instruments built in Leningrad in 1935 by Andrei Rimsky-Korsakov and Alexander Ivanov with assistance from Viktor Kreitser and V.P. Dzerzhkovitch. More advanced versions of the Emiriton were manufactured in the 1940s. Owing to a combination of the keyboard and a fingerboard, the Emiriton gave the opportunity to play music based purely on intonation as well as the welltempered scale. It was possible to change the timbre instantly, and the foot pedal afforded very precise control of volume.
Emiriton. c. 1940. Courtesy of Rodion Chistiakov.
(Эмиритон. около 1940 года. Любезно предоставлено Родионом Чистяковым.)
The Ekvodin version V-9 was awarded gold medals at the 1958 World Fair in Brussels (EXPO 58) and at the 1959 Exhibition of National Economy Achievements in Moscow.
Ekvodin V-9. c. 1960.
(Экводин В-9. 1960 год.)
Inventor Andrei Volodin playing the Ekvodin. c. 1960.
(Изобретатель Андрей Володин играет на Экводине. 1960 год.)
Alexander Ivanov and Dmitry Shostakovich playing on the Emiriton. c. 1939.
(Александр Иванов и Дмитрий Шостакович играют на Эмиритоне. в. 1939 год.)
CIT — THE CENTRAL INSTITUTE OF LABOUR
CIT (also known as the Institute for the Scientific Organization of Work and the Mechanization of Man, or TsIT (Tsentral’nyi Institut Truda) in Russian transliteration) was founded by Alexei Gastev in Moscow in 1920 and supported by Lenin. The physio logical research at CIT was based on conceptual approaches and experimental methods in the science of biomechanics. It was scientific research with an interdisciplinary and broad-ranging agenda.
CIT was an unusual institution that was frequented by fanatical veteran inventors and fascinated youth alike. Alongside the physiological laboratory there were the labs for ‘sensorics’, ‘psychotechnics’ and education. A variety of ‘multimedia’ tools and ‘interactive’ gadgets were devised includ - ing instruments for photography and film, systems for monitoring musical performances and instructorless simulation apparatus for cars and planes.
Gastev investigated the functions of certain ‘operational complexes’ that encompass both worker and machine in a single unbroken chain: ‘These machine-human complexes also produce the synthesis between biology and engineering that we are constantly cultivating. And the integrated, calculated incorporation of determinate human masses into a system of mechanisms will be nothing other than social engineering.’
By 1926 Gastev had put forward the idea of training automata. He declared: We start from the most primitive, the most elementary movements and produce the machine-ization of man himself… The perfect mastery of a given movement implies the maximum degree of automaticity. If this maximum increases… nervous energy would be freed for new initiating stimuli, and the power of an individual would grow indefinitely.
In 1928 Gastev organized the Ustanovka (‘Setup’) joint-stock company which audited the work of industrial enterprises and provided recommendations on efficient organization of their work processes on a commercial basis, which led to the complete financial independence of CIT from the State. By 1938 CIT had produced over 500,000 qualified workers in 200 professions and 20,000 industrial trainers in 1,700 educational centres.
The Central Institute of Labour (CIT), Moscow, Petrovka 24. 1923. René Fülöp-Miller, Geist Und Gesicht Des Bolschewismus. Amalthea-Verlag, Vienna, 1926. Courtesy of Jon Appleton.
(Центральный институт труда (ЦИТ), Москва, Петровка, 24. 1923. Рене Фюлеп-Миллер, Ум И Лицо большевизм. Амальтея-Издательство, Вена, 1926. Любезно предоставлено Джоном Эпплтоном.)
Chrono-cyclegraphic photography in the Biomechanical Laboratory of CIT. 1923. René Fülöp-Miller, Geist Und Gesicht Des Bolschewismus. Amalthea-Verlag, Vienna, 1926. Courtesy of Jon Appleton
(Хроноциклографическая фотография в Биомеханической лаборатории ЦИТ. 1923. Рене Фюлеп-Миллер,дух и лицо большевизма. Амальтея-Издательство, Вена, 1926. Любезно предоставлено Джоном Эпплтоном)
Working process in the CIT courtyard. Gastev is on the far right; Bernstein is second from the left. René Fülöp-Miller, Geist Und Gesicht Des Bolschewismus. Amalthea-Verlag, Vienna, 1926. Courtesy of Jon Appleton.
(Рабочий процесс во дворе ЦИТ. Гастев - справа, Бернштейн - второй слева. Рене Фюле-Миллер, дух и лицо большевизма. Амальтея-Издательство, Вена, 1926. Любезно предоставлено Джоном Эпплтоном.)
Movement research in the CIT laboratory. 1923. René Fülöp-Miller, Geist Und Gesicht Des Bolschewismus. Amalthea-Verlag, Vienna, 1926. Courtesy of Jon Appleton.
(Исследование движения в лаборатории ЦИТ. 1923 год. Рене Фюлеп-Миллер, дух и лицо большевизма. Амальтея-Издательство, Вена, 1926. Любезно предоставлено Джоном Эпплтоном.)
Early cyclograms of movements, produced by Bernstein at CIT in 1921-23. Photographs from the book by René Fülöp-Miller, Geist Und Gesicht Des Bolschewismus. Amalthea-Verlag, Vienna, 1926. Courtesy of Jon Appleton.
(Ранние циклограммы движений, созданные Бернштейном в CIT в 1921-23 годах. Фотографии из книги Рене Фюлепа-Миллера, Гейста и Лица де
Большевизм. Амальтея-Издательство, Вена, 1926. Любезно предоставлено Джоном Эпплтоном.)
ALEXEI GASTEV (1882-1939), writer, politician and polymath. Gastev was one of the most popular and outstanding proletarian poets of early post-revolutionary Russia. Gastev’s influence on contemporaries and culture as a whole was considerable. As poet Nikolay Aseev described him in 1922 in his poem ‘Gastev’: ‘Ovid of miners and metalworkers’.19 Among his numerous followers were composer Arseny Avraamov, producer, director and actor Vsevolod Meyerhold, physiologist Nikolai Bernstein and many involved in the ‘scientific organization of labour’ .
Portrait of Gastev by Z. Tolkachev. Illustration from Gastev’s Revolt of Culture, Harkov, 1923. Courtesy of L. Pchelkina
(Портрет Гастева работы З. Толкачев. Иллюстрация из
Восстание культуры Гастева, Харьков, 1923. Любезно предоставлено Л. Пчелкиной.)
ORDER 05
Funeral rites at the cemetery of planets.
A howl in the catacomb of worlds. Millions,
into the manhole of the future.
Billions,weapons stronger.
Labour camp of the mind.
Chains of the heart. Engineer Everyman.
Drive geometry into their necks. Logarithms into their gestures.
Defile their romanticism.
Tons of indignation.
Normalize the word from pole to pole.
Phrases on the decimal system.
A boiler company for speech.
Annihilate verbality.
Make the tunnels resound.
Turn the sky red for arousal.
Gears—at superspeed.
Brain machines—high load.
Cinema eyes—fix.
Electric nerves—to work.
Arterial pumps, activate.
Stereo traces of hand movements. Research work at GIMN in collaboration with Gastev’s institute CIT, Moscow. 1925. (Nikolai Bernstein and Tatiana Popova). GIMN archive.
(Стерео следы движений рук. Научно-исследовательская работа в ГИМН совместно с институтом Гастева
ЦИТ, Москва. 1925 г. (Николай Бернштейн и Татьяна Попова). Архив ГИМН.)
‘The Worker and the Machine’. Caricature of Alexei Gastev in the magazine Smena, N.16-17, 1930, p.29. AS library.
(«Рабочий и машина». Карикатура на Алексея Гастева в журнале "Смена", N.16-17, 1930, стр.29. библиотека АС.)
CIT poster. ‘Let’s take the snow-storm of the revolution in the USSR, let’s put in the rhythm of
American life and perform well-adjusted work like a chronometer’. From the book by A. Gastev
Youth, go!, VCSPS, Moscow, 1923.
(Плакат ЦИТ. «Возьмем пургу революции в СССР, положим в ритм
американской жизни и выполнять отлаженную работу, как хронометр». Из книги А. Гастева
Молодежь, вперед!, ВЦСПС, Москва, 1923.)
ANDROID
Living through famine, cold and poverty, creative people were dreaming about the future world, where the human would become perfect with the body working as a machine, leading to new experiences, increased power and liberated minds. They expected a worldwide revolution. Some were even planning further expansion into space.
The Soviet rocket scientist and pioneer of cosmonautic theory Konstantin Tsiolkovsky inspired leading Soviet rocket engineers and contributed to the early success of the Soviet space program. He influenced rocket scientists throughout Europe.
One of the followers of Tsiolkovsky was a forgotten space pioneer by the name of Ary Sternfeld (1905-80), who was the first to calculate the best trajectories to reach the Moon and Mars. He introduced the word ‘cosmonautics’ into the language of science in 1932. Sternfeld’s unusual life journey took him from a Polish province, which at that time belonged to the Russian Empire, to France and finally to the Soviet Union. During his life he experienced recognition, he faced danger, and he suffered indignity. In 1931 he patented an instrument for the registration of movements of the human body, which was the basis of a system called the ANDROID, patented somewhat later in 1938.
The construction of the ANDROID’s extremity. Polytechnic Museum, Moscow.
(Конструкция конечности АНДРОИДА. Политехнический музей, Москва.)
The construction of the ANDROID. Polytechnic Museum, Moscow
(Конструкция АНДРОИД. Политехнический музей, Москва)
Schematic diagram of an instrument for recording the
movements of the human body. Polytechnic Museum, Moscow.
(Принципиальная схема прибора для регистрации
движений человеческого тела. Политехнический музей, Москва.)
Liubov Popova. Illustration for the magazine Muzikalnaya Nov’ (Musical Novelty), 1922. Lithograph. Museum for Modern Arts, Thessaloniki.
(Любовь Попова. Иллюстрация к журналу «Музыкальная новинка», 1922. Литография.
Музей современного искусства, Салоники.)
Source:
Andrey Smirnov, "SOUND IN Z. EXPERIMENTS OF SOUND AND ELECTRONIC MUSIC IN RUSSIA IN THE EARLY XX CENTURY", London, Koenig Books, 2013, pages 79-114, retrieved from https://monoskop.org/images/6/63/Smirnov_Andrey_Sound_in_Z_Experiments_in_Sound_and_Electronic_Music_in_Early_20th_Century_Russia.pdf
Текст на русском:
ПРОЛЕТКУЛЬТ
Пролетарское культурное движение «Пролеткульт» было основано в 1917 году экономистом и философом Александром Богдановым (1873–1928, урожденный Малиновский), которого часто называют «отцом» кибернетики. Грандиозным проектом Богданова была тектология. Это было предложение разработать универсальную науку об организации и анализе путем поиска структурных сходств во всех сферах знания. Он выступал за повторное исследование произведений искусства, чтобы выявить их структуру и основные предпосылки, как шаг к развитию нового искусства.
Алексей Гастев считался главным идеологом пролеткульта.
В 1918 году Федерация футуристов (организация, сотрудничавшая с Пролеткультом) потребовала: «Отделение искусства от государства». Уничтожение политического контроля над ст.
К 1920 году Пролеткульт насчитывал около 400 000 членов по всей Советской России. В мастерских Пролеткульта часто привлекались художники-авангардисты, писатели и актеры. Участники Пролеткульта приняли участие в уроках грамоты и иностранного языка, а также в лекциях о последних достижениях науки. Они также посещали уроки музыки, изобразительного искусства, музыкальные концерты, спектакли и чтения, предлагаемые профессиональными артистами из низшего, среднего и высшего класса, включая Анатолия Луначарского, Алексея Гастева, Платона Керженцева, Арсения Авраамова, Николая Рославца, писателя-символиста. Андрей Белый, художник-авангардист Ольга Розанова и многие другие.
Требования пролеткульта об автономии поставили его на путь столкновения с Коммунистической партией. В декабре 1920 года Ленин выступил с разгромной критикой организации, напав на саму идею уникальной пролетарской культуры. В апреле 1932 года Коммунистическая партия без промедления закрыла Пролеткульт вместе со всеми другими культурными объединениями, имевшими особые связи с рабочими.
ГИНХУК — ФОНОЛОГИЧЕСКИЙ ОТДЕЛ
Среди лавины новых культурных учреждений, созданных в России в начале 1920-х годов, вскоре после окончания Гражданской войны, ГИНХУК — Государственный институт художественной культуры — был одним из самых важных. В 1923 году художник и теоретик искусства Казимир Малевич основал в Петрограде новый Научно-исследовательский институт высших художественных знаний как филиал Музея художественной культуры. В состав института входили, в частности, сам Малевич, Владимир Татлин, Михаил Матюшин и Николай Суетин. Заведующим Фонологическим отделом был назначен поэт и художник Игорь Терентьев.
Согласно официальной программе: «Фонологический отдел будет вести научную (изобретательско-исследовательскую) работу в области звука, анализируя его вещественную структуру с целью наилучшего технического промышленного применения искусства. Звук подлежит исследованию в чистом виде, т. е. как физическое явление, а также в виде речи и музыки. Подход Фонологического отдела основан на научных экспериментальных и статистических методах — методах аналогии в ее расширенных и усовершенствованных формах, т. е. методах изобретательства…»
В 1925 году Терентьев развил основную часть диссертации о «драматическом искусстве» в статье «Любительский театр», которая во многом напоминает теорию футуризма, а также теории Мейерхольда, с которым он хотел сотрудничать в этом театре. время. Подобно теориям Сергея Эйзенштейна, в основе его рассмотрения лежала концепция «монтажа», которая должна была стать организующим принципом, подчиняющим себе все остальные аспекты:
Не музыка, а звукомонтаж! Не пейзаж — а монтаж! Не пьеса — а литература-монтаж!.. Нам не нужен театральный натурализм! Театр может быть сильным посредством организации звукового материала: голоса, инструмента, звукорежиссуры… Театр надо строить на основе звука — слегка дополняя его видимым материалом — и на движении. , как движение — как рефлекс на звук.
ГИМН — ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ МУЗЫКАЛЬНОЙ НАУКИ
ГИМН был основан в Москве весной 1921 года в попытке централизовать всю деятельность, связанную с музыкальной наукой, включая такие дисциплины, как акустика, музыковедение, психология, физиология, создание новых музыкальных инструментов и этномузыкология. Николай Гарбузов был избран директором.
Первый корпус для ГИМН устроил Борис Красин — управляющий МУЗ (Отдел музыкального просвещения Наркомпроса). Это была бывшая частная резиденция А.К. Ушакова на Пречистенке. Через несколько месяцев из-за отсутствия свободных квартир в Москве нарком просвещения Анатолий Луначарский передал здание американской танцовщице Айседоре Дункан после ее приезда в Россию в июле 1921 г., а ГИМН был переведен в другое здание на ул. Большая Дмитровка, 7 (несколько кварталов от Института CIT Гастева).
С самого начала ГИМН был ориентирован на академические исследования. Среди сотрудников ГИМН было много ученых и изобретателей из области музыки и не только, в том числе Петр Зимин, который специализировался на исследованиях музыкальных инструментов, особенно органов и фортепиано. Он провел очень глубокое исследование ритмических и временных характеристик инструментального музыкального исполнительства, аналогичное исследованию, проводившемуся одновременно в Ленинграде под руководством Евгения Шолпо.
С самого начала ГИМН был ориентирован на академические исследования. Среди сотрудников ГИМН было много ученых и изобретателей из области музыки и не только, в том числе Петр Зимин, который специализировался на исследованиях музыкальных инструментов, особенно органов и фортепиано. Он провел очень глубокое исследование ритмических и временных характеристик инструментального музыкального исполнительства, аналогичное исследованию, проводившемуся одновременно в Ленинграде под руководством Евгения Шолпо.
Леонид Сабанеев занимался исследованием музыки Александра Скрябина, микротональной ультрахроматической музыки, синестезии и «цветового слуха».
Павел Лейберг исследовал микротональные гаммы, комбинационные тона и доли, а Александр Самойлов, полагая, что структура пространственной решетки музыкальных интервалов обладает теми же чертами, что и структура пространственной решетки кристаллов, исследовал природу звукового пространства, изучение отношений музыкальных интервалов в линейных, двухмерных и трехмерных пространствах гармонии.
Николай Гарбузов построил прибор для изучения феномена синопии (цветного слуха). В 1923 году в ГИМН была установлена радиостанция, разработанная И.
Хомутова, для трансляции музыки и связанных с ней дискуссий. В 1923 году ГИМН поддержал исполнение «Симфонии сирен» Авраамова в Москве и даже подал заявку на дополнительный ночной спектакль, который так и не был реализован.
Взрыв творчества 1920-х годов привел к лавине изобретений, произведенных в начале 1930-х годов по всей Советской России. В архиве ГИМН/НИМИ собраны десятки предложений, связанных с новыми музыкальными инструментами, новыми системами гармонии, новыми гаммами и темперациями, новыми музыкальными «интерфейсами», клавишными и грифами и так далее.
Например, известный композитор-футурист и художник Михаил Матюшин предложил проект «прямой скрипки», чтобы сделать ее более простой по сравнению с традиционными скрипками, чтобы облегчить массовое производство и решить проблему нехватки музыкальных инструментов.
Некоторые предложения оказались удивительно продвинутыми, как, например, «Прибор для магнитной записи звука на ленту», предложенный изобретателем К. Л. Исуповым11. Это был метод магнитной записи звука на основе системы вращающихся магнитных головок, очень похожий на технологию это было разработано в Германии примерно в то же время и привело к появлению видеомагнитофонов в конце двадцатого века.
В 1931 г. ГИМН был закрыт, а в 1933 г. возрожден в Московской государственной консерватории, где был переименован в НИМИ (научно-исследовательский музыкальный институт), а затем снова, в конце 1930-х гг., в Акустическую лабораторию. В 1990-91 годах он был на грани закрытия, но в 1992 году возродился как два отделения — Лаборатория звукозаписи и Терменвоксовый центр электроакустической музыки.
В области музыки и ее технологий НИМИ был организацией самого высокого уровня в Москве. Проекты со всей Советской России, претендующие на патент или финансовую поддержку, должны были получить положительную оценку соответствующих экспертов НИМИ.
Взрыв творчества 1920-х годов привел к лавине изобретений, произведенных в начале 1930-х годов по всей Советской России. В архиве ГИМН/НИМИ собраны десятки предложений, связанных с новыми музыкальными инструментами, новыми системами гармонии, новыми гаммами и темперациями, новыми музыкальными «интерфейсами», клавишными и грифами и так далее.
Изобретатель-любитель Александр Советов из станицы Большая Угрежская предложил проект «Оркестра-одиночки» на основе специального электрифицированного аккордеона, способного управлять и играть на всем наборе инструментов небольшого оркестра одним человеком.
Музыкант-любитель Григорий Раков из села Будены (на юге России) предложил проект гильзотоне — нового музыкального инструмента на основе многократно бывших в употреблении военных гильз.
Некоторые предложения оказались удивительно продвинутыми, как, например, «Прибор для магнитной записи звука на ленту», предложенный изобретателем К. Л. Исуповым11. Это был метод магнитной звукозаписи, основанный на системе вращающихся магнитных головок, очень похожий на это было разработано в Германии примерно в то же время и привело к появлению видеомагнитофонов в конце двадцатого века.
Поскольку многие эксперты проводили аналогичные исследования или имели разные эстетические взгляды, их ответы часто были негативными, основанными на предвзятых мнениях и личных интересах, а не на учености, дискурсе и общем благе. В архиве ГИМН/НИМИ можно найти ряд удивительных историй, иллюстрирующих сложный и часто неблагополучный процесс взаимодействия авторитарного государства и творческого сообщества. Согласно переписке НИМИ, к концу 1930-х годов эта великая волна идей и инноваций почти закончилась и больше никогда не возвращалась.
МИКРОТОНАЛЬНАЯ МУЗЫКА
Одним из самых популярных направлений экспериментов и исследований в первые десятилетия 20 века была микротональная музыка. Она была стимулирована в 1907-09 годах независимо друг от друга Ферруччо Бузони в Европе и Николаем Кульбиным в России. Но первая практическая и теоретическая работа в России была опубликована в многочисленных статьях Арсения Авраамова в 1914-16 гг. В серии статей, опубликованных ведущими российскими музыкальными журналами, такими как «Музыкальный современник» и альманах «Музыка», он разработал теорию микротональной «ультрахроматической» музыки и изобрел специальные инструменты для ее исполнения. Вскоре после Октябрьской революции он предложил наркому народного просвещения Анатолию Луначарскому проект сожжения всех фортепиано — символов презираемой двенадцатитоновой октавной «хорошо темперированной» гаммы, которая, по его мнению, пагубно влияла на человеческий слух. на несколько сотен лет.
К 1920-м годам в этом исследовании и связанной с ним композиции участвовало много музыкантов. Среди них были Леонид Сабанеев, Артур Лурье, Эмили Розенов, Петр Ренчицкий. Одно из самых передовых исследований микротональной музыки было разработано эрудитом Павлом Лейбергом — преподавателем математики и физики Московского университета в 1890-х годах. Будучи очень увлеченным музыкальной акустикой, он предпринял серьезные исследования акустических резонансов, а с 1923 года, работая в ГИМН, развил серию исследований по микротональной музыке, которые представил в серии докладов.
НОВЫЕ ЭЛЕКТРОННЫЕ МУЗЫКАЛЬНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ
В 1923 году в акустической лаборатории ГИМН один из ведущих отечественных акустиков Сергей Ржевкин разработал свою катодную фисгармонию — следующий экспериментальный электронный музыкальный инструмент, разработанный в России после терменвокса. В него вошли специальные генераторы, основанные на принципе биений, реализованные с помощью трехэлектродных «катодных» ламп и трех независимых катушек.
В 1926 году Николай Ананьев построил свой Сонар — монофонический инструмент, считающийся усовершенствованием терменвокса, на основе горизонтальной накладки грифа, состоящей из длинной узкой катушки, покрытой эластичной токопроводящей полосой, вытянутой вдоль грифа, что позволяет перформер для изменения высоты звука генератора звука путем нажатия на полосу в соответствующих точках. Громкость можно было регулировать с помощью специальной ножной педали.
В 1930-е годы в Саратовской консерватории был создан специальный курс для сонарных исполнителей. За свою жизнь Ананьев дал более 600 концертов, на которых присутствовало почти 500 000 человек.
Эмиритон был одним из первых электронных музыкальных инструментов, построенных в Ленинграде в 1935 году Андреем Римским-Корсаковым и Александром Ивановым при содействии Виктора Крейцера и В.П. Дзержкович. Более совершенные версии Emiriton были изготовлены в 1940-х годах. Благодаря сочетанию клавиатуры и грифа Emiriton давал возможность играть музыку, основанную исключительно на интонации, а также на хорошо темперированном звукоряде. Можно было мгновенно менять тембр, а ножная педаль позволяла очень точно регулировать громкость.
Экводинский вариант В-9 был награжден золотыми медалями на Всемирной выставке 1958 года в Брюсселе (ЭКСПО 58) и на ВДНХ 1959 года в Москве.
ЦИТ — ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ ТРУДА
ЦИТ (также известный как Институт научной организации труда и механизации человека, или ЦИТ (Центральный институт труда) в русской транслитерации) был основан Алексеем Гастевым в Москве в 1920 году при поддержке Ленина. Физиологические исследования в ЦИТ основывались на концептуальных подходах и экспериментальных методах науки биомеханики. Это было научное исследование с междисциплинарной и широкой повесткой дня.
ЦИТ был необычным учреждением, которое посещали как фанатичные изобретатели-ветераны, так и очарованная молодежь. Наряду с физиологической лабораторией располагались лаборатории «сенсорики», «психотехники» и образовательной. Были разработаны различные «мультимедийные» инструменты и «интерактивные» гаджеты, в том числе инструменты для фото- и киносъемки, системы мониторинга музыкальных представлений и аппараты для моделирования автомобилей и самолетов без инструктора.
Гастев исследовал функции некоторых «оперативных комплексов», объединяющих и рабочего, и машину в единую неразрывную цепь: «Эти машинно-человеческие комплексы и производят тот синтез биологии и техники, который мы постоянно культивируем. И интегрированное, расчетливое включение детерминированных человеческих масс в систему механизмов будет не чем иным, как социальной инженерией».
К 1926 году Гастев выдвинул идею обучающих автоматов. Он заявил: «Мы исходим из самых примитивных, самых элементарных движений и производим машинизацию самого человека… Совершенное овладение данным движением предполагает максимальную степень автоматизма. Если бы этот максимум увеличился... нервная энергия освободилась бы для новых инициирующих раздражителей, и сила индивидуума возросла бы до бесконечности.
В 1928 году Гастев организовал акционерное общество «Установка», которое проверяло работу промышленных предприятий и давало рекомендации по эффективной организации их рабочих процессов на коммерческой основе, что привело к полной финансовой независимости ЦИТ от государства. К 1938 г. CIT подготовил более 500 000 квалифицированных рабочих по 200 профессиям и 20 000 инструкторов в 1700 учебных центрах.
ЗАКАЗ 05
Похоронный обряд на кладбище планет.
Вой в катакомбах миров. Миллионы,
в люк будущего.
Миллиарды, оружие сильнее.
Трудовой лагерь разума.
Цепи сердца. Инженер Обыватель.
Вбить им в шею геометрию.
Логарифмы в их жесты.
Оскверни их романтизм.
Тонны возмущения.
Нормализуйте слово от полюса к полюсу.
Фразы по десятичной системе.
Котельная компания для выступления.
Уничтожить словесность.
Заставьте туннели звучать.
Сделайте небо красным для возбуждения.
Шестерни — на суперскорости.
Мозговые машины — высокая нагрузка.
Киноглаза — исправить.
Электрические нервы — работать.
Артериальные насосы, активируйте.
АНДРОИД
Живя в условиях голода, холода и нищеты, творческие люди мечтали о мире будущего, где человек станет совершенным, а тело будет работать как машина, что приведет к новым переживаниям, увеличению силы и освобождению разума. Они ожидали всемирной революции. Некоторые даже планировали дальнейшую экспансию в космос.
Советский ученый-ракетчик и пионер теории космонавтики Константин Циолковский вдохновлял ведущих советских инженеров-ракетчиков и способствовал раннему успеху советской космической программы. Он оказал влияние на ученых-ракетчиков по всей Европе.
Одним из последователей Циолковского был забытый пионер космоса по имени Ари Штернфельд (1905-80), который первым рассчитал оптимальные траектории полета к Луне и Марсу. Слово «космонавтика» он ввел в научный оборот в 1932 году. Необычный жизненный путь Штернфельда привел его из польской провинции, в то время принадлежавшей Российской империи, во Францию и, наконец, в Советский Союз. В течение жизни он испытал признание, столкнулся с опасностью, пережил унижение. В 1931 году он запатентовал прибор для регистрации движений человеческого тела, который лег в основу системы под названием АНДРОИД, запатентованной чуть позже, в 1938 год.