Published in the journal Emergency Stock, no.2, 2004
The practice of repairing things is more or less characteristic of any society. However, only the Soviet one can be called a repair society [1], since the repair of things was especially popular there. The attitude to things promoted by Soviet ideology was based on the concept in which a Soviet person looks at a thing not as a commodity, but as a comrade, and therefore prolongs its life, appreciates in it above all reliability and sincerity, and not external attractiveness [2] A Soviet thing must serve a person for a long time and faithfully, it cannot be thrown away, even if it begins to lose its functional properties (just as you do not leave your wounded friend). Despite the state's fear of commodity fetishism and attempts to regulate consumption, there was an increase and differentiation of consumer needs, the importance of material well-being in the social self-determination of people, the desire to follow a rapidly changing fashion, to have a certain set of things as a guarantee of their "normality" grew [3]. However, even with the money, the Soviet person could not buy what he wanted or follow the chosen style, unlike the only financially disadvantaged people in prosperous Western countries. However, the old thing was often not thrown away for a long time, not only because the new one was expensive or inaccessible, but also because the painful stage of mutual grinding had already passed with the old thing.
Interviews are replete with stories about repairing and adjusting things to everyday life and about how people adjust to things.
Especially often in stories, verbs with prefixes "под-" and "при-" are used: "подделать", "подшить", "подогнуть", "приспособить", "приделать", "привернуть", "присобачить", "приловчиться".
Quote from an interview: “It was already the beginning of the sixties. […] We did not have hot water, the boiler was standing. […] The boiler was German, some ship was written off, my brother worked in a shipping company, which means that they pulled him out of this ship and threw him - no one needs it. It was burst, and my brother bought it as scrap. They brought him home. We patched it up, there was a crack in it, patched it up and installed it, it served us for how long. He served for many years. While I was living there, I had already adapted to this cauldron, I got used to it - I get up in the morning and fiddle with it. I will pour it out, the buckets were specially made so that it was convenient, I will pour out a bucket of coal, I will press it so that it does not catch fire yet. I go to work, come home from work - I clean it. […] At first, of course, I tumbled, while I got used to it, and then I adapted so much!" (A.V.).
The belief in the infinite functional potential of a thing and in the fact that it could definitely come in handy meant the need to create a place for things suitable for bricolages. In every house there were nooks, boxes, shelves where little things were stored. In order for a thing to be thrown away, it had to hopelessly lose all the qualities of a useful object. Usually, having become unnecessary, things went to the periphery (to the dacha) and, only after spending several decades there, in some cases they were sent to the trash heap.
Often a paradoxical situation arose: people (who usually consider themselves to be "intelligentsia") could violently criticize materialism and at the same time live in apartments filled with unnecessary things that they could not throw away:
“I have an old armchair - it is broken, collapsed, I substitute some boxes, because this is an armchair that our close friends gave. Here's everything to save, use everything. For me, a discarded product is a tragedy, not because I feel sorry for money, but because I see my worthlessness that I could not use. And so I try to rework everything so that nothing is lost. To redo everything, to make some kind of napkin, some kind of cape, a rug from something in order to let this thing live as long as possible. So that it can still be preserved, to make something out of it . And maybe give something back. But I just can't throw it away ”(N.B.).
As the quote suggests, for this woman, extending the life of a thing involves not just technical skill or economic considerations, but moral judgment. Stories about bricolages helped our interlocutors to tell the interviewer something good and impressive about themselves and their loved ones, craftsmen and jack-of-all-trades.
Repair and bricolage skills were essential to validate gender status. The "male" area of activity was the renovation of apartments, furniture, summer cottages and cars. They proudly showed interviewers hand-made
- mezzanines, shelves
- devices
- and talked about repaired household appliances, bicycles, love for their work tools.
The field of application of female household talents includes
- cooking from nothing, for example gingerbread from unnecessary jam;
- production of jewelry, decorative elements of the interior;
- clothes:
“Here is the graduation party at the technical school, our boss came and said that there would be a graduation party on Vasilievsky Island, in such and such a club, and sailors, guys, were invited to you. Well, we have to make dresses, but why? I went to Nevsky, opposite Gostiny Dvor, there was a Len store. I bought a linen sheet there, made a pleated skirt, a sailor suit, a blouse with a sailor's collar and embroidered anchors. […] There are pieces left - so the shoes come out! I went and bought heels. I made shoes for
myself ”(O. A.).
In the Soviet domestic economy, repairs were almost always bricolage [4]. Many examples of the adaptation of old things by Soviet people have become legends:
- mats from tights and scraps, rags from sweatpants;
- seedlings in carton milk boxes and the like.
In interviews, it was often said about the desire to have things “like people”, “like everyone else,” and it was this desire that pushed for the production of supposedly industrially produced things with great symbolic value:
- sweaters and skirts were knitted "from the cinema" and acquired a fake label "for the firm";
- in the underground ateliers, clothes were sewn according to the patterns of ripped up imported goods, Indian jeans were brought to a "corporate look" with the help of bleach, Soviet technology was independently improved for "hi-fi" and the like.
The ability to skillfully create an ersatz status symbol was one of the important social skills.
One of the informants recalled that her husband bought furniture with the expectation of receiving an apartment in the future and, without even unpacking it, put it in the corner of the room where it stood for several years.
With a constant deficit of one or the other, purchases "in reserve" gave the feeling of insurance. Often, people were inclined to qualify everything for which there was a queue as a “deficit”, not knowing then where to attach this “deficit” and how to use it. Goods bought in a frenzy were either put off (“for gifts” or until a suitable occasion) or resold.
However, consumption fulfilled its socially differentiating function [5], although to a much lesser extent than in capitalist society: books were valuable for the intelligentsia (as a type of commodity), and for the "bourgeois", say, carpets and chandeliers.
As already noted, the low quality of Soviet products and the lack of choice led to the fact that the goods were perceived as semi-finished products requiring indispensable finishing. For example, the newspaper Leningradskaya Pravda (1963) describes a case when Mrs. B. bought a tsigey fur coat in a store (for 144 rubles 40 kopecks!) And already in the store "noticed that the coat was too big." But she decided that she would give it to the studio for fitting, where the fur coat, however, was completely spoiled [6]. This logic was quite typical - it was necessary to take while "give", and then figure out how to use the thing.
The process of adjusting and getting used to each other of things and people was often long and painful: wearing shoes, getting used to the uncomfortable handle of a tool, sewing a dress and altering buttons, mastering a special technique for wearing a shirt so that no marriage is visible under the sleeve, repainting of tights purple to black, several washes so that the sweater stops shedding and dyeing underwear, careful tuning of the TV, adaptation of furniture for a small apartment, and so on.
The state was also supportive of the independent production of necessary in the economy and ideologically adequate items. For example, during the second five-year plan, when the lampshade was declared a symbol of home comfort, women's magazines gave numerous tips for making lampshades at home [7], the same was true during the fashion for lampshades in the late 1950s:
“[ …] Table lamps with lampshades made of silk or dense textured fabric look very decorative. The hostess can make such a lamp herself [...] ”[8].
Information for craftsmen was placed in the books Useful Advice, Home Encyclopedia, DIY magazines, Science and Life, Rabotnitsa, Krestyanka, and specialized newspaper sections. The book "Useful Tips" (1960) tells that it is "easy to do it yourself" from scrap materials - coasters for shoes and hats, hangers for clothes, lampshades, shelves, a dish dryer, a lamp, a box for letters, a chaise longue, travel bag, garment bag, shower, mop, glass washer, thermos, pot holders, as well as how to repair furniture, clothes, shoes, household items, sink, toilet bowl, electrical equipment, an apartment in general, weld glue from flour and raise the hinges on stockings.
Sources:
Published in the journal Emergency Stock, number 2, 2004.
Authors:
Ekaterina Yuryevna Gerasimova (b. 1973) - sociologist, leading researcher at the Center for Independent Sociological Research, associate professor at the State University - Higher School of Economics (St. Petersburg branch).
Sofya Aleksandrovna Chuikina (b. 1974) - sociologist, associate employee of the Center for Independent Sociological Research, visiting lecturer at Kazan State University.
[1] The idea to consider repairs as a macro-level phenomenon in relation to the economic system was expressed during the discussion of this topic at the "Summer School on Practices - 2" by Vadim Volkov, and the idea to apply the "repair" scheme to the personal relations of Soviet people (family and friends) - Victor Kaplun. We would like to thank our colleagues for their intellectual help.
[2] Dyegot E.
[3] Moreover, according to researchers, this policy of the state contributed to the "fixation on the material": Humphrey C.TheUnmaking of Soviet Life. Everyday Economies After Socialism. Ithaca 2000. P. 53; Verdery K. The Transition from Socialism. Anthropology of Eastern Europe // Cit. in: Humpthey C. Op. cit. P. 53; Veenis M. Consumption in East Germany // Journal of Material Culture. 1999. Vol. 4.P. 79-112. The state also contributed to this, supporting the officially approved behavior of citizens with gifts and privileges when purchasing scarce things.
[4] From the French "bricoleur" - a jack of all trades who fixes and creates things from scrap materials.
[5] A classic work on this theme: Bourdieu P. La distinction: critique sociale du jugement. Paris, 1979.
[6] Service does not tolerate indifferent // Leningradskaya Pravda. 1963.29 March. P. 2.
[7] Volkov V. Decree. op.
[8] Helpful hints. L., 1960.S. 9.
Общество ремонта
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2004
Практики ремонта вещей в той или иной степени характерны для любого общества. Однако только советское может быть названо обществом ремонта [1], так как в нем починка вещей имела особую популярность. В основе пропагандируемого советской идеологией отношения к вещам лежала концепция, при которой советский человек смотрит на вещь не как на товар, а как на товарища, и поэтому продлевает ее жизнь, ценит в ней прежде всего надежность и искренность, а не внешнюю привлекательность[2]. Советская вещь должна долго и преданно служить человеку, ее невозможно выбросить, даже если она начинает утрачивать свои функциональные свойства (как не бросишь раненого друга).
Несмотря на государственную боязнь товарного фетишизма и попытки регулирования потребления, происходило увеличение и дифференциация потребительских запросов, росло значение материального благосостояния в социальном самоопределении людей, желание следовать быстро меняющейся моде, иметь определенный набор вещей как гарантию своей «нормальности»[3]. Однако, даже имея деньги, советский человек не мог купить желаемое или следовать выбранному стилю, в отличие от обездоленных только финансово бедных жителей процветающих западных стран. Однако старую вещь часто долго не выбрасывали не только потому, что новая была дорога или недоступна, но и потому, что со старой вещью уже был пройден болезненный этап взаимной притирки.
Интервью изобилуют рассказами о ремонтах и приспособлениях вещей к повседневной жизни и о приспособлении людей к вещам.
Особенно часто в рассказах употребляются глаголы с приставками под- и при-: подделать, подшить, подогнуть, приспособить, приделать, привернуть, присобачить, приловчиться.
Цитата из интервью:
«Было уже начало шестидесятых. […] Горячей воды у нас не было, котел стоял. […] Котел был немецкий, списали какое-то судно, брат работал в пароходстве, значит, и они его с этого судна выдернули и бросили — он не нужен никому. Он был лопнувший, ну и брат его купил как лом. Привезли его домой. Мы его залатали, там трещина была в нем, залатали и поставили, он нам служил сколько… Много лет служил. Я пока там жил, я уже приспособился к этому котлу, привык — утром встаю, подшурую. Высыплю, специально ведра были такие сделаны, чтоб удобно было, ведро угля высыплю, прижму его, чтоб он еще не разгорелся. Иду на работу, с работы прихожу — его чищу. […] Сначала я, конечно, кувыркался, пока привык к нему, а потом уже настолько приспособился!» (А. В.).
Вера в бесконечный функциональный потенциал вещи и в то, что она обязательно может пригодиться, означала необходимость создания места для вещей, пригодных для бриколажей. В каждом доме были закутки, коробки, полки, где хранились припасенные мелочи. Для того чтобы вещь была выброшена, она должна была безнадежно утерять все качества полезного предмета. Обычно, став ненужными, вещи отходили на периферию (на дачу) и, только проведя там несколько десятков лет, в некоторых случаях отправлялись на помойку. Зачастую возникала парадоксальная ситуация: люди (обычно причисляющие себя к «интеллигенции») могли яростно критиковать вещизм и при этом жить в квартирах, наполненных ненужными вещами, которые они не могли выбросить:
«У меня вот старое кресло — оно разломано, развалено, я подставляю ящики какие-то, потому что это кресло, которое отдали наши близкие друзья… Вот все сохранить, все использовать. Для меня выброшенный продукт — это трагедия, не потому, что мне жалко денег, а потому, что я вижу свою никчемность, что я не смогла использовать. А так я стараюсь все переработать, чтобы ничего не пропало. Все переделать, сделать какую-то салфеточку, какую-то накидочку, коврик из чего-то, чтобы как можно дольше дать этой вещи жить. Чтоб она еще сохранялась, чтоб из нее что-то сделать… И может, отдать что-то. А просто выкинуть не могу» (Н. Б.).
Как видно из цитаты, для этой женщины продление жизни вещи включает не просто технические навыки или экономические соображения, но и моральную оценку.
Рассказы о бриколажах помогали нашим собеседникам поведать интервьюеру что-то хорошее и впечатляющее о себе самих и своих близких, «умельцах» и «умелицах», мастерах и мастерицах на все руки.
Навыки ремонта и бриколажа были важны для подтверждения гендерного статуса. «Мужской» областью деятельности был ремонт квартиры, мебели, дачи и машины. Они с гордостью показывали интервьюерам сделанные своими руками
- антресоли, полки
- приборы
- и рассказывали о починенных бытовой технике, велосипедах, любовном отношении к своему рабочему инструменту.
К области применения женских хозяйственных талантов относятся
- приготовление еды «из ничего»
- изготовление украшений, декоративных элементов интерьера и, в первую очередь
- одежды:
«Вот выпускной вечер в техникуме, пришел наш начальник, сказал, что будет выпускной вечер на Васильевском острове, в таком-то клубе, и приглашены вам моряки, ребята. Ну что ж, надо платья делать, а с чего? Я пошла на Невском, напротив Гостиного двора, там был магазин “Лен”. Я купила там простынь льняную, сделала юбку в складку, матроску, кофточку с воротником матросским и якори вышила. […] Остались кусочки — так туфли выйдут! Пошла купила каблуки. Сделала туфли себе» (О. А.).
Практически всегда ремонт в советской домашней экономике являлся бриколажем[4]. Многие примеры приспособления советскими людьми старых вещей стали хрестоматийными:
- коврики из колготок и лоскутков, тряпки из спортивных штанов
- рассада в картонных молочных коробках и тому подобное.
В интервью часто говорилось о желании иметь вещи «как у людей», «как у всех», и именно это желание подталкивало к производству якобы промышленно произведенных вещей, обладающих большой символической ценностью:
- свитера и юбки вязались «с кино» и обзаводились фальшивым лейблом «под фирму»,
- в подпольных ателье шилась одежда по лекалам распоротых импортных товаров, индийские джинсы доводились до «фирменного вида» с помощью отбеливателя, советская техника самостоятельно совершенствовалась под «хай-фай» и тому подобное. Умение искусно создать эрзац статусного символа было одним из важных социальных навыков.
Одна из информанток вспоминала, что ее муж купил мебель с расчетом на получение квартиры в будущем и, даже не распаковывая, поставил ее в угол комнаты, где она простояла несколько лет. При постоянном дефиците то одного, то другого покупки «про запас» давали ощущение страховки. Зачастую все, за чем стояла очередь, люди были склонны квалифицировать как «дефицит», не зная потом, куда этот «дефицит» пристроить и как использовать. Товары, купленные в ажиотаже, либо откладывались («на подарки» или до подходящего случая), либо перепродавались.
Однако потребление выполняло свою социально-дифференцирующую функцию[5], хотя и в гораздо меньшей степени, чем в капиталистическом обществе: для интеллигенции были ценны книги (как тип товара), а для «мещан», скажем, ковры и люстры.
Как уже отмечалось, низкое качество советской продукции и отсутствие выбора приводило к тому, что товары воспринимались как полуфабрикаты, требующие непременной доделки. Так, например, в газете «Ленинградская правда» (1963 год) описывается случай, когда г-ка Б. купила в магазине цигейковую шубу (за 144 р. 40 коп.!) и уже в магазине «заметила, что шуба великовата». Но решила, что отдаст в ателье для подгонки, где шубу, однако, испортили вовсе[6]. Эта логика была вполне типичной — надо было брать, пока «дают», а потом уже разбираться, как вещь использовать.
Процесс приспособления и взаимного привыкания друг к другу вещей и людей часто был длительным и болезненным: разнашивание ботинок, привыкание к неудобной ручке инструмента, ушивание платья и перешивание пуговиц, овладение специальной техникой ношения рубашки, чтобы не было видно брака под рукавом, перекрашивание колготок фиолетового цвета в черный, несколько стирок, чтобы свитер перестал линять и красить нижнее белье, тщательная настройка телевизора, приспособление мебели под малогабаритную квартиру и прочее.
Государство благосклонно относилось и к самостоятельному изготовлению нужных в хозяйстве и идеологически адекватных предметов. Например, во время второй пятилетки, когда абажур был объявлен символом домашнего уюта, женские журналы давали многочисленные советы по поводу изготовления абажуров в домашних условиях[7], то же самое было характерно во время моды на абажуры в конце 1950-х годов: «[…] очень декоративно выглядят настольные лампы с абажурами из шелка или плотной фактурной ткани. Такую лампу хозяйка может сделать сама […]»[8].
Информация для умельцев помещалась в книгах «Полезные советы», «Домашняя энциклопедия», журналах «Сделай сам», «Наука и жизнь», «Работница», «Крестьянка», специализированных газетных рубриках. В книге «Полезные советы» (1960 год) рассказывается о том, что «нетрудно сделать самим» из подручных материалов — подставки для обуви и шляп, плечики для одежды, абажуры, полочки, сушилку для посуды, лампу, ящик для писем, шезлонг, несессер, портплед, душ, швабру, стекломойку, термос, подставки для кастрюль, а также о том, как чинить мебель, одежду, обувь, предметы обихода, раковину, унитаз, электроаппаратуру, квартиру в целом, сварить клей из муки и поднять петли на чулках.
Sources:
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2004 г.
Авторы: Екатерина Юрьевна Герасимова (р. 1973) - социолог, ведущий научный сотрудник Центра независимых социологических исследований, доцент Государственного университета - Высшей школы экономики (Санкт-Петербургский филиал).
Софья Александровна Чуйкина (р. 1974) - социолог, ассоциированный сотрудник Центра независимых социологических исследований, приглашенный преподаватель Казанского государственного университета.
[1] Идея рассматривать ремонт как явление макроуровня по отношению к экономической системе была высказана на обсуждении этой темы на «Летней школе по практикам — 2» Вадимом Волковым, а идея приложить «ремонтную» схему к личным отношениям советских людей (семейным и дружеским) — Виктором Каплуном. Мы благодарим коллег за интеллектуальную помощь.
[2] Деготь Е. Указ. соч.
[3] Более того, по мнению исследователей, такая политика государства способствовала «зацикленности на материальном»: HumphreyC.TheUnmakingofSovietLife. EverydayEconomiesAfterSocialism. Ithaca, 2000. P. 53; Verdery K. The Transition from Socialism. Anthropology of Еastern Europe // Cit. in: Humpthey C. Op. cit. P. 53; Veenis M. Consumption in East Germany // Journal of Material Culture. 1999. Vol. 4. P. 79-112. Этому способствовало и государство, подкрепляя официально одобряемое поведение граждан дарами и привилегиями при приобретении дефицитных вещей.
[4] От французского «bricoleur» — мастер на все руки, занимающийся починкой и созданием вещей из подручного материала.
[5] Классическая работа, посвященная этой теме: Bourdieu P. La distinction: critique sociale du jugement. Paris, 1979.
[6] Сервис не терпит равнодушных // Ленинградская правда. 1963. 29 марта. С. 2.
[7] Волков В. Указ. соч.
[8] Полезные советы. Л., 1960. С. 9.