Nikolai Fedorovich Fedorov is a Russian religious thinker and philosopher-futurist, librarian, teacher-innovator. One of the founders of Russian cosmism[2].
The beginning of humanity is closely connected with the consciousness of mortality and with the manifestation of this consciousness in the desire to replace the natural, self-born, self-activity; the first act of a person's self-activity is his vertical position. By this very position, a person, without depriving himself of the organs of necessary support and movement, gave himself the organs of amateur activity. These were the organs of not grasping, tormenting, destroying, but the organs of creation; their perfection consists in not destroying anything, but restoring everything destroyed.
With the idea of life and death, it is impossible not to conclude that all these discoveries, as a result of the vertical position, and the consciousness of mortality were in the closest connection.
The invisible is hell; a temporary being, as limited, finite, means mortal; and a person can imagine himself only under the conditions of space and time, i.e. only mortal, as he is in his present position.
Space and time, these necessary forms of knowledge, are conditioned by movement and action: space is the consciousness of what has been passed, supplemented by the idea of what has not yet been passed. Such an idea was formed, it is necessary, during the movement caused by the consciousness of mortality:
that is why the undone is the realm of the dead (in the view, of course), and the passed is the realm of the living. Time is not only movement, but also an action that makes movement itself possible.
Being aware of and calling himself limited, finite, temporary, short-lived, weak, dependent (i.e., having no reason for being in himself), accidental, not necessary, man obviously thought and talked only about mortality, defined and clarified mortality for himself; for these definitions constitute the very categories of thinking that include everything imaginable and beyond which there is nothing conceivable;
so a person, if he consciously uses reason, cannot forget about mortality; he thinks only about it.
For scientists, man is a thinking being, activity is his accidental property; but in reality thinking, knowledge, sensory contemplation depend on action and movement.
The question of unsolvable antinomies arises only due to the separation of theoretical reason from practical: psychic paralogisms are based on the same division of reason.
And thinkers themselves, of course, encounter inconveniences that arise from such a division of reason into practical and theoretical, but they are not aware of the causes of these inconveniences.
The action that comes from the consciousness of mortality (limitation and temporality) is the desire for immortality; and since a person learns about mortality by loss, then the desire for immortality is the desire for resurrection. A man could not recognize this immense force as blind, but he could not help considering it external, not his own; he felt the effect of this force in all the disasters that afflict him: in diseases, privations, in decrepitude or old age.
To understand mortality objectively, it is necessary, of course, not to bring either reason or feelings into the external world, and then there will be just a blind force or the movement of blind particles, and the natural consequence of blindness is a collision; the consequence of the collision will be destruction, disintegration. But if each particle is endowed with a representation and a sense of the whole, then the collision will disappear; there will be no destruction, no death. The vertical position is the first expression of this desire to look at the world as a whole. The vertical position made it possible to feel, understand unity and at the same time to feel separation, rupture, death with your whole being.The original way of life of mankind, in all probability, was distinguished by a decisive preponderance of the reasons for unity over the reasons for discord, separation, and therefore losses were felt more strongly then. In the loss, a person learned what was deadly in the world for him ures that turn to the earth, to the plants covering it and to other creatures inhabiting it, have the goal exclusively of devouring (reproduction is only the perpetuation of devouring);
the vertical position is an expression of aversion to devouring, the desire to become higher than the area of extermination. This uprising expressed, on the one hand, the feeling of the insufficiency of natural feelings for the preservation of life, the consciousness of the need for self-activity to maintain existence, because the use of the simplest tool makes a person already get up, get up.
And on the other hand, the vertical position was an expression of disobedience to nature and submission and appeal to Someone Who is above her. The question of the animal origin of man is a question of knowledge, curiosity, whereas the way out of the animal state is not only a moral, but also a physical necessity for man.
A man's word turns into empty chatter if, recognizing in theory his kinship with animals, he cannot even extend the commandment "thou shalt not kill" to the entire animal kingdom, not to mention the fact that it would be strange to love a tiger as himself. When recognizing the kinship of a person with animals, a verbal being will be synonymous with the expression "lying". This is the humiliation that man does not extend the law of humanity to animals, but assimilates the animal law of struggle for himself.
Even genius, talent is replaced by hard work: brilliant people, presumably, are not those who have received a lot from nature, i.e. from carnal lust, but those who have worked out the most abilities for themselves.
Nature has not prepared for man neither clothes, nor food, nor weapons; in the animal, all this is a gift of birth, everything, both coverings and weapons, is the fruit of carnal lust,
whereas some and even a significant part of the human being is already a matter of reason.
Having risen, man became higher than animal passions, he could see the struggle, consider it, and because of his defenselessness had to hate it.
So, a being whose life began with privations and who had to work out for himself what was necessary, whose very activity consists in using the ready-made less and less– such a being could not but recognize the use of the gratuitous as the most shameful, and creation from nothing as the most glorious, which is why he attributed the latter to God as an unconditionally amateur Being, and therefore original. As a being devoid of protection, weak, man could not but recognize compassion as the greatest virtue and not set pacification as his goal. The followers of natural, blind progress very consistently preach that it should not support the weak, the sick; but they do not notice at the same time that, for the same reason, man has no right to exist at all, because without artificial supports – through which he became a rational being, for example, without clothes, housing – he cannot exist.
Not only is the soul of man by nature a Christian, as spiritualists say, but the whole person is a likeness of Christ.
In the defenselessness of man, his peacemaking purpose was expressed, affected, just as in his privations and nakedness, creative power was foreshadowed. But these omens have not yet been fulfilled, and man, having entered into a competition with predators, far surpassed all animals in predation.
Bearing the makings of the world in himself, man, or – better - mortal, was not guaranteed from falling, from forgetting his mortality and from turning his activities into destructive ones. The first stage of history, when man became a hunter, was not, of course, an expression of his true nature: man used the predatory tendencies of animals to make them tools for catching, hunting or for the extermination of harmful animals. In the second stage (cattle breeding), man used another instinct of nature, lust, to reproduce the animals necessary for his existence; and nature is inhuman and consists only of lust giving birth and destroying enmity. But nevertheless, the second stage, the breeding of animals, is higher than the first, i.e., their extermination; agriculture is higher than both, although it is not so much an action as the use of the generative power of plants.
The creature is the least protected, the most vulnerable, invulnerable, mortal par excellence and therefore highly sensitive to death.
Naturalists, classifying man as an animal, have not yet completely freed themselves from prejudice when they assigned him the first place in zoology.
In the animal world, the mind appears in the form of cunning, meekness and kindness – in the form of stupidity, energy - in the form of cruelty.The voice and the word served as the beginning to unite, to compose a choir. The voice is of animal origin and finally develops simultaneously with the sexual organs; an articulate word could begin and develop only in a being aware of mortality.
The vertical position became stronger, became ordinary, and the man in himself sculptured the figure of the uprising and at the same time found in this position a means of protection from the giants of the animal kingdom, who, presumably, were contemporaries of the first man. Perhaps it was precisely such monsters as mastodons, gigantic rhinoceroses, set against a defenseless creature, that were needed to seal the human union and evoke a religious feeling, which gave man the opportunity to fight them.
A mortal being who ascends with his eyes, voice, and hands to heaven -what is it but a praying being, an animal religiosum, as naturalists should say. This pose, as a result of the upheaval with which man or mortal appeared, was the first and at the same time artistic work of a man, the subject of which was himself and which was already some victory over the fall, in general – over gravity or pressure.
With the vertical position, with the revolt of man, begins the living, direct art of self-organization of man as a moving and acting being, who does not cease to create new organs of movement, observation and action for himself.The human conception, the first thinking, was formed when man assumed an upright position; it was his consciousness.
The vertical position was, one might say, unnatural, i.e. the person in it opposed himself to nature.
The transition from the horizontal to the vertical position and back merged in the representation and in the concept with the transition from death to life and back.
The task of man was outlined: recognizing himself as a mortal and at the same time as a being turned to heaven or upwards, man thereby determined his entire future.
Like swaddling, machines for teaching walking prove that the vertical position is not born to a person, it is not given to him when creating: it was worked out by him with labor, effort, and now it still has to be maintained, so that if we followed Rousseau's system, people, perhaps, would cease to be corrupted animals and would walk not on two, but on four legs, would become natural to animality.But the acquisition of an upright position was only the beginning of the creation of man through himself, and it had to be supported and strengthened by all further progress, which was prompted by the same suffering and death. And so, in the throes of the consciousness of mortality, the human soul was born. [1]Source of literature:
1. Fedorov N. N. Horizontal position and vertical - death and life // Essays. 1982 [electronic resource] - Thought. Philosophical heritage. - URL: Nikolay Fedorov. Essays. Read online (traumlibrary.net ).
2. Wikipedia. Fedorov N. N. [electronic resource] - URL: Fedorov, Nikolay Fedorovich - Wikipedia (wikipedia.org ).
Н. Федоров "Горизонтальное положение и вертикальное – смерть и жизнь"
Никола́й Фёдорович Фёдоров — русский религиозный мыслитель и философ-футуролог, деятель библиотековедения, педагог-новатор. Один из родоначальников русского космизма[2].
Начало человечества тесно связано с сознанием смертности и с проявлением этого сознания в стремлении к замене естественного, само собою рождающегося, самодеятельностью; первый же акт самодеятельности человека есть вертикальное его положение. Этим именно положением человек, не лишая себя органов необходимой опоры и перемещения, дал себе и органы самодеятельности. То были органы не хватания, терзания, истребления, а органы созидания; совершенство их состоит в том, чтобы ничего не разрушать, а все разрушенное воссозидать.
С представлением жизни и смерти, нельзя не заключить, что все эти открытия, как результат вертикального положения, и сознание смертности находились в теснейшей связи.
Невидимое и есть ад; временное существо, как ограниченное, конечное, означает смертное; а человек может себя представить лишь под условиями пространства и времени, т. е. лишь смертным, каков он и есть в настоящем, своем положении.
Пространство и время, эти необходимые формы знания, обусловливаются движением и действием: пространство есть сознание пройденного, дополненное представлением по пройденному о том, что еще не пройдено. Такое представление составилось, необходимо, при движении, обусловленном сознанием смертности:
потому-то непройденное и есть царство умерших (в представлении, конечно), а пройденное – область живущих. Время же есть не только движение, но и действие, делающее возможным самое движение. Сознавая и называя себя ограниченным, конечным, временным, кратковременным, слабым, зависимым (т. е, не имеющим в самом себе причины бытия), случайным, не необходимым, человек, очевидно, думал и говорил только о смертности, определял и уяснял себе смертность; ибо эти определения и составляют самые категории мышления, в которые входит все мыслимое и вне которых нет ничего мыслимого;
так что человек если он сознательно пользуется разумом, не может забыть о смертности; он думает только о ней.Для ученых человек есть мыслящее существо, деятельность же есть случайное его свойство; но в действительности мышление, знание, чувственное созерцание зависят от действия и движения.
Вопрос о неразрешимых антиномиях является только благодаря отделению теоретического разума от практического: психические паралогизмы основываются на том же разделении разума.
И сами мыслители встречаются, конечно, с неудобствами, которые происходят от такого разделения разума на практический и теоретический, но они не сознают причины этих неудобств.
Действие, происходящее из сознания смертности (ограниченности и временности), есть стремление к бессмертию; а так как о смертности человек узнает по утратам, то и стремление к бессмертию есть стремление к воскрешению. Человек мог не признавать эту необъятную силу за слепую, но не мог и не считать ее внешнею, не своею; он чувствовал действие этой силы во всех бедствиях, удручающих его: в болезнях, лишениях, в одряхлении или старости.
Чтобы понять смертность объективно, нужно, конечно, не вносить во внешний мир ни разума, ни чувства, и тогда останется просто слепая сила или движение слепых частиц, а естественное следствие слепоты есть столкновение; следствием же столкновения будет разрушение, распадение. Но если каждую частицу одарить представлением и чувством целого, тогда столкновение исчезнет; не будет и разрушения, смерти. Вертикальное положение и есть первое выражение этого стремления взглянуть на мир как на целое. Вертикальное положение дало возможность почувствовать, понять единство и в то же время ощутить всем своим существом разъединение, разрыв, смерть.Первоначальный быт человечества, по всей вероятности, отличался решительным перевесом причин к единению над поводами к раздору, разъединению, а потому и утраты чувствовались тогда сильнее. В утратах человек узнавал, что в мире для него смертоносно.
Существа, к земле обращенные, к покрывающим ее растениям и к населяющим ее другим существам, имеют целью исключительно пожирание (размножение есть только увековечение пожирания);
вертикальное же положение есть выражение отвращения к пожиранию, стремление стать выше области истребления. 
В этом восстании выразилось, с одной стороны, ощущение недостаточности природных чувств для сохранения жизни, сознание необходимости самодеятельности для поддержания существования, ибо употребление самого простейшего орудия заставляет человека уже подняться, встать.
А с другой стороны, вертикальное положение было выражением непокорности природе и покорности и обращения к Тому, Кто выше ее. Вопрос о животном происхождении человека есть вопрос знания, любопытства, тогда как выход из животного состояния есть для человека не только нравственная, но и физическая необходимость.
Слово человека превращается в пустую болтовню, если, признавая в теории свое родство с животными, он не может распространить даже заповедь «не убий» на все животное царство, не говоря уже о том, что было бы странно любить тигра, как самого себя. При признании родства человека с животными словесное существо будет синонимом выражения «лгущее». В том и состоит унижение, что не закон человечности человек распространяет на животных, а себе усвояет животный закон борьбы.
Даже гений, талант заменяется упорным трудом: гениальные люди, надо полагать, не те, которые много получили от природы, т. е. от похоти плотской, а те, которые трудом выработали себе самые способности. Природа не приготовила для человека ни одежды, ни пищи, ни вооружения; в животном же все это – дар рождения, всё, и покровы, и вооружение, есть плод похоти плотской,
тогда как некоторая и даже значительная часть существа человеческого есть уже дело разума.Поднявшись, человек стал выше животных страстей, он мог видеть борьбу, рассматривать ее и по причине своей беззащитности должен был возненавидеть ее.Итак, существо, жизнь которого началась лишениями и которое должно было вырабатывать себе необходимое, самая деятельность которого состоит в том, чтобы все менее пользоваться готовым, – такое существо не могло не признать пользование даровым самым позорным, а творение из ничего – самым славным, почему и приписывало последнее Богу как Существу безусловно самодеятельному, а потому самобытному. Как существо, лишенное защиты, слабое, человек не мог не признать сострадание величайшей добродетелью и не поставить умиротворение своей целью. Последователи естественного, слепого прогресса очень последовательно проповедуют, что не должно поддерживать слабых, больных; но они не замечают при этом, что в силу того же основания человек и вообще не имеет права на существование, ибо без искусственных поддержек – через которые он и сделался разумным существом, например без одежды, жилища, – существовать он не может.
Не душа только человека по природе христианка, как говорят спиритуалисты, а и весь человек есть подобие Христа.
В беззащитности человека выражалось, сказывалось его миротворческое назначение, так же точно как в его лишениях и наготе предзнаменовалась созидательная сила. Но эти предзнаменования пока не исполнились, и человек, вступив в состязание с хищниками, далеко превзошел всех зверей в хищничестве.
Нося в себе задаток мира, человек, или – лучше – смертный, не был гарантирован от падения, от забвения своей смертности и от обращения своей деятельности в разрушительную. Первая стадия истории, когда человек стал звероловом, не была, конечно, выражением его истинной природы: человек пользовался хищническими наклонностями животных, чтобы сделать их орудиями ловли, охоты или для истребления вредных животных. Во второй стадии (скотоводственной) человек пользовался другим инстинктом природы, похотью, для размножения необходимых для его существования животных; а природа нечеловеческая и состоит только из похоти рождающей и во вражде истребляющей. Но тем не менее вторая стадия, разведение животных, выше первой, т. е. их истребления; земледелие же выше обеих, хотя и оно есть еще не столько действие , сколько пользование родотворной силой растений.
Существо наименее защищенное, наиболее подверженное опасности, всеуязвимое, смертное по преимуществу и потому в высшей степени чувствительное к смерти.Натуралисты, причисляя человека к животным, еще не совершенно освободились от предрассудков, когда отвели ему первое место в зоологии.
В животном мире ум является в виде хитрости, кротость и доброта – в виде глупости, энергия – в виде жестокости.Голос и слово послужили началом к объединению, к составлению хора. Голос – животного происхождения и окончательно развивается одновременно с половыми органами; членораздельное же слово могло и начаться и развиться лишь у существа, сознающего смертность.
Вертикальное положение укрепилось, сделалось обычным, и человек в самом себе скульптурно изобразил фигуру восстания и нашел вместе с тем в этом положении средство для защиты от гигантов животного царства, которые, надо думать, были современниками первого человека. Быть может, нужны были именно такие чудовища, как мастодонты, исполинские носороги, поставленные против беззащитного существа, чтобы скрепить человеческий союз и вызвать религиозное чувство, которое и дало человеку возможность бороться с ними.
Существо смертное, возносящееся очами, голосом, руками к небу, – что это такое, как не существо молящееся, animal religiosum, как должны бы сказать натуралисты. Эта поза, как результат переворота, с коим и появился человек, или смертный, была первым и в то же время художественным произведением человека, предметом которого был он сам и которое было уже некоторой победой над падением, вообще – над земным тяготением или давлением.
С вертикальным положением, с восстанием человека начинается и живое, непосредственное искусство самоустроения человека как движущегося и действующего существа, не перестающего созидать себе новые органы движения, наблюдения и действия.
Представление человеческое, первое мышление образовалось с принятием человеком вертикального положения; оно было сознанием его.
Вертикальное положение было, можно сказать, противоестественным, т. е. человек в нем противопоставил себя природе.Переход из горизонтального в вертикальное положение и обратно слились в представлении и в понятии с переходом от смерти к жизни и обратно.
Задача человека была намечена: сознав себя смертным и вместе с тем к небу или вверх обращенным существом, человек этим самым определил всю свою будущность.
Подобно пеленанию, станки для приучения к хождению доказывают, что вертикальное положение не прирождено человеку, не дано ему при создании: оно им выработано трудом, усилиями и теперь еще должно быть поддерживаемо, так что если бы следовать системе Руссо, люди, быть может, и перестали бы быть развращенными животными и стали бы ходить не на двух, а на четырех ногах, стали бы естественны до животности.Но приобретение вертикального положения было лишь началом создания человека чрез самого него, и оно должно было поддерживаться и укрепляться всем дальнейшим ходом, к которому побуждали те же страдания и смерть. И вот в муках сознания смертности и родилась душа человека. [1]Источник литературы:
Федоров Н. Н. Горизонтальное положение и вертикальное – смерть и жизнь // Сочинения. 1982 [электронный ресурс] - Мысль. Философское наследие. - URL: Николай Федоров. Сочинения. Читать онлайн (traumlibrary.net).
Википедия. Федоров Н. Н. [электронный ресурс] - URL: Фёдоров, Николай Фёдорович — Википедия (wikipedia.org).
Comments