The dialogue between Denis Larionov and Kirill Korchagin begins with the words of the first:
"I propose to make the figure of V.I. Lenin the subject of our conversation in its, so to speak, mythogenic perspective, and the intended horizon of consideration is artistic and literary practices of the 1990-2010's. At the same time, I would like not only to refer to the cultural coordinates of various texts and speeches, but also to try to outline the political implications of the mythogenicity of Lenin's image."
In this dialogue-article, I have highlighted the following key points.
1) As you know, the figure of the leader began to be mythologized during his lifetime, and by the end of the Soviet period, few people were interested in his human qualities and role in history. This was also facilitated by the placement of his body in the Mausoleum, where Lenin, according to Boris Groys, "radiates a kind of mesmerizing radiance that affects people completely spontaneously."
2) In the mid-1990s, Kuryokhin joined the National Bolshevik Party and became close to Alexander Dugin, for whom Lenin was a "red avatar of anger", but at the same time a "small Eurasian avatar" and "a solemn and mournful figure, a subtle maniac through whom the unrestrained winds of the Continent howled."
3) Dugin undertook, so to speak, a strong interpretation of the image of Lenin, which was opposed to both Soviet Leninophilia and post-Soviet Leninophobia.
4) ... for Dugin, he (Lenin) has become an out- or even a super-historical warrior of light, who joins the traditionalist struggle with the already shaky values of democracy.
5) Lenin again turns out to radiate a "kind of fascinating radiance" in an image-a marker that shows an unexpected and at first glance ephemeral connection between (late) conceptualist practice (Pepperstein), schizoanalysis (Kuryokhin) and various excuses of right-wing politics (Dugin, Prokhanov).
6) Letov's image of Lenin turns out to be the key to one of the central categories of the so–called "Western Marxism" - the one that came out of Lukach's "History and Class Consciousness". This is a category of totality, which first appeared in his "Theory of the Novel" (1920) and characterizes the ability, specific to ancient art, to see the relationship between disparate things, allowing them to achieve simultaneous perception as fragments of a single world...
7) The category of totality allows us to perceive individual things that enter into dialectical relations with each other, "as dialectically dynamic moments of the whole, which is just as dialectically dynamic."
8) The attitude to totality is a kind of tour de force for art and literature. For obvious reasons, they (representatives of Moscow conceptualism) could not accept as their totality, which was in the least connected with the Soviet project, but the need to develop a new totality or a demonstrative rejection of the old one was clearly or implicitly faced by all underground figures.
9) In Letov, Lenin is a kind of one who stands at the gates of totality, so in later work – when Letov chooses for himself the "right–left" radicalism of the Limon sense - this figure remains, expressing those meanings that can no longer be read as parody.
10) Here you can recall Alexander Sokurov's film "Moloch"... Lenin here opens the door to the world of totality, where all things are welded into an indissoluble unity, and each thing enters into many dialectical connections with all other things.
11) Lenin for Letov is the same point of emptiness, infecting the rest of the world with its emptiness and subordinating it to a devouring totality.
12) Lotman, with reference to Roman Jacobson, wrote that a name devoid of referential characteristics opens the door to the space of the mythological, when names cease to function as signs and seem to "stick together" with the objects designated by them.
13) This name has undergone the same evolution, as a result of which the mythological character Lenin appeared, possessing the property of "leninness" (Lenin-ness). But evolution did not stop here: this mythological hero began to swell from the inside, tear apart and throw out the prominences of his mythological essence.
14) In 1918, Nikolai Klyuev in the poem "Lenin on the scaffold" writes: "Lenin is a bird's October craving, / The generosity of gumen, the amber of fruits ... / Paper smokes like heather / From shamanic magic words", and Valery Bryusov a little later: "Who was he? – The Leader, the earthly Leader / of the People's wills, by whom the Path of humanity has been changed, by whom it has been compressed / In one stream of the wave of times...". Thus, the figure of Lenin is endowed with superhuman power, the ability to stitch together times and spaces by his very presence – this is, of course, the image of an ancient god.
15) It seems, however, that the very process of evolution of this image (Lenin's image) is broader than its concrete political interpretation – it can be both right and left, and even not at all assume any biased background.
Then K. Korchagin and D. Larionov discuss Sergey Zavyalov's poem "Soviet Cantatas".
16) They (the heroes of the poem) speak "at the limit of despair", "they do not have a language that would be understandable to us" (Zavyalov's words from the interview), but with their speech they equip an ecstatic cult, in the center of which is the figure of Lenin, functioning as a sacred sacrifice, binding the Soviet project with his blood.
17) Stalin speaks here (in the poem) as a kind of terrible double of Lenin, who, like a ghost, visits us every time when it comes to the leader of the world revolution.
18) But the main thing is that Zavyalov's Lenin has also already died. The death of the leader is an event that seems to outline the depth of immersion in history that is possible for us. This is the point of singularity that triggers modernity.
19) The most ancient image that can appear to us is the one who stands over Lenin's coffin, and at this point we meet with the sinister archon of Soviet statehood, Stalin.
20) The experience of the "Soviet Cantatas" is instructive: when trying to give Lenin a new life in art, we always give life to Stalin, his terrible double. Perhaps, in order for the return of Lenin as an emancipating figure to take place, it is necessary not to resurrect his image, but to make art "in a Leninist way"?
Текст на русском
Диалог Дениса Ларионова и Кирилла Корчагина начинается со слов первого:
"Предметом нашего разговора я предлагаю сделать фигуру В.И. Ленина в ее, так сказать, мифогенной перспективе, а предполагаемый горизонт рассмотрения – художественные и литературные практики 1990–2010-х годов. При этом хотелось бы не только обратиться к культурным координатам различных текстов и выступлений, но и попытаться наметить политические импликации мифогенности образа Ленина."
В этой статье-диалоге я выделил следующие ключевые моменты.
1) Как известно, фигура вождя стала мифологизироваться еще при жизни, а к концу советского периода уже мало кого интересовали его человеческие качества и роль в истории. Этому способствовало и размещение его тела в Мавзолее, где Ленин, по словам Бориса Гройса, «излучает некое завораживающее сияние, которое действует на людей совершенно спонтанно».
2) В середине 1990-х годов Курехин вступил в Националбольшевистскую партию и сблизился с Александром Дугиным, для которого Ленин был «красным аватаром гнева», но в то же время «малой евразийской аватарой» и «торжественной и скорбной фигурой, тонким маньяком, сквозь которые выли безудержные ветры Континента».
3) Дугин предпринял, так сказать, сильную интерпретацию образа Ленина, которая противопоставлялась как советской ленинофилии, так и постсоветской ленинофобии.
4) … для Дугина он (Ленин) стал вне- или даже сверхисторическим воином света, который примыкает к традиционалистской борьбе с и без того шаткими ценностями демократии.
5) Ленин вновь оказывается излучающим «некое завораживающее сияние» образом-маркером, проявляющим неожиданную и на первый взгляд эфемерную связь между (поздне)концептуалистской практикой (Пепперштейн), шизоанализом (Курехин) и различными изводами правой политики (Дугин, Проханов).
6) Образ Ленина у Летова оказывается ключом к одной из центральных категорий так называемого «западного марксизма» – того, что вышел из «Истории и классового сознания» Лукача. Это категория тотальности, впервые возникшая в его «Теории романа» (1920) и характеризующая специфическую для античного искусства способность видеть взаимосвязь между разрозненными вещами, позволяющую достигать их одновременного восприятия как фрагментов единого мира…
7) Категория тотальности позволяет воспринимать отдельные вещи, вступающие друг с другом в диалектические отношения, «в качестве диалектически-динамичных моментов целого, которое столь же диалектически динамично».
8) Отношение к тотальности – это своего рода tour de force неофициальных искусства и литературы. По понятным причинам они (представители московского концептуализма) не могли принять как свою ту тотальность, которая в малейшей мере была связана с советским проектом, но необходимость выработки новой тотальности или демонстративного отказа от старой явно или неявно стояла перед всеми деятелями андерграунда.
9) У Летова Ленин – это своего рода тот, кто стоит у врат тотальности, поэтому в более позднем творчестве – когда Летов выбирает для себя «право-левый» радикализм лимоновского толка – эта фигура остается, выражая те смыслы, которые уже не могут быть прочитаны как пародийные.
10) Здесь можно вспомнить и фильм Александра Сокурова «Молох» ... Ленин здесь открывает дверь в мир тотальности, где все вещи спаяны в неразрывное единство, и каждая вещь вступает в множество диалектических связей со всеми другими вещами.
11) Ленин для Летова – это такая же точка пустоты, заражающая своей пустотностью весь остальной мир и подчиняющая его пожирающей тотальности.
12) Лотман со ссылкой на Романа Якобсона писал о том, что имя, лишенное референциальных характеристик, открывает дверь в пространство мифологического, когда имена перестают функционировать как знаки и словно бы «слипаются» с обозначаемыми ими объектами.
13) Это имя претерпело такую же эволюцию, в результате которой возник мифологический персонаж Ленин, обладающий свойством «лениности» (Lenin-ness). Но здесь эволюция не остановилась: этот мифологический герой стал словно бы разбухать изнутри, разрываться на части и выбрасывать вовне протуберанцы своей мифологической сути.
14) В 1918 году Николай Клюев в стихотворении «Ленин на эшафоте» пишет: «Ленин – птичья октябрьская тяга, / Щедрость гумен, янтарность плодов… / Словно вереск дымится бумага / От шаманских волхвующих слов», а Валерий Брюсов чуть позже: «Кто был он? – Вождь, земной Вожатый / Народных воль, кем изменен / Путь человечества, кем сжаты / В один поток волны времен…». Тем самым фигура Ленина наделяется нечеловеческим могуществом, способностью самим своим присутствием сшивать воедино времена и пространства – это, конечно, образ античного бога.
15) Думается, однако, что сам процесс эволюции этого образа (образа Ленина) шире, чем его конкретная политическая интерпретация, – он может быть и правым, и левым, и даже вовсе не предполагать никакой ангажированной подоплеки.
Далее К. Корчагин и Д. Ларионов обсуждают поэму Сергея Завьялова «Советские кантаты».
16) Они (герои поэмы) говорят «на пределе отчаяния», «у них нет языка, который был бы понятен нам» (слова Завьялова из интервью), но своей речью они обустраивают экстатический культ, в центре которого – фигура Ленина, функционирующая в качестве священной жертвы, своей кровью скрепляющая советский проект.
17) Сталин выступает здесь (в поэме) как своего рода страшный двойник Ленина, который, подобно призраку, посещает нас каждый раз, когда речь идет о вожде мировой революции.
18) Но главное, что у Завьялова Ленин тоже уже умер. Смерть вождя – то событие, которое словно бы очерчивает возможную для нас глубину погружения в историю. Это точка сингулярности, запускающая современность.
19) Самый древний образ, что может явиться нам, – тот, кто стоит над гробом Ленина, и в этой точке мы встречаемся с зловещим архонтом советской государственности, Сталиным.
20) Опыт «Советских кантат» поучителен: при попытке придать Ленину новую жизнь в искусстве мы всегда придаем жизнь Сталину, его страшному двойнику. Возможно, для того чтобы возвращение Ленина как эмансипирующей фигуры состоялось, необходимо не воскрешать его образ, но делать искусство «по-ленински»?
Sources
Философско-теоретический журнал "Синий Dиван" под редакцией Елены Петровской: Денис Ларионов, Кирилл Корчагин. "Кто был он?..." Фигура Ленина в новейшей литературе. Издательство «ТРИ КВАДРАТА», Москва 2017.
Comments