Among the brightest phenomena of the great theatrical era at the turn of the XIX - XX centuries - the time when the relationship between art and life was rethought, when the theater turned into a director's theater, when art was commonplace, and life was dramatized - the theatrical theory of Nikolai Evreinov became one of the most profound and uncompromising manifestations of creative spirit. [1]
Theatricality becomes the fundamental and first driving force of being, the supreme and universal presumption of personality culture, because only in it, as the principle of creating something new and one's own, is based both the affirmation of the personality and the movement of history in general. [4]
No matter how sweet songs you sing to me about your theater, no matter how witty, scientific and entertaining you may convince me that this is a cultural institution of paramount importance, that this is a temple where the soul can be redeemingly purified, that the theater is a teacher of morals, a chair of virtue, mirror of truth, etc., etc., - I will remain completely indifferent to the art of theater if I do not see that this is my theater, a theater for me, for my joy, for the satisfaction of my hungry transformation, in this imperfect world, of spirit ! [2]
My personal well-being is the decisive criterion of all values in the world. When I die on the battlefield, it is not my fatherland that is dear to me, and it is not for it that I sacrifice myself, but for myself, as his son, proud of his fatherland.
They wanted to attract to the theater castrated by them with “literature”, “mood,” “stylization,” “archeology,” “everyday life,” “artistry," the result ... denial of the theater! Even their theater!
... All this convinced with his own eyes that the Art Theater, with all the talent of its individual members and all the excellent qualities, is a stupid theater, ideologically insignificant, really a “provincial” theater ”.
To live - doesn't it just mean to be something other than this nature?
Usefulness, utility, profit, with this the plebeian rushes about in the field of art, afraid, worse than fire, the atmosphere of a banker's office - art, the flowers of which require the most generous, the most alien calculation and economy of watering!
Such means of excitement are cold paradoxical thoughts that replace Apollo's contemplation, and fiery affects that take the place of Dionysian ecstasy, and both these thoughts and affects are reproduced in the highest degree realistically and in no case are immersed in the ether of art. (…) We can now approach the essence of aesthetic Socratism, whose highest law can be formulated something like this: “To be beautiful, everything must be reasonable”, and this corresponds to the Socratic thesis “Only the one who knows is virtuous”.
Theater for that rabble of mindless aesthetes who, in their snobbery, always confuse theater with a museum or an exhibition of paintings.
The theater and the actor dressed up as a hero are the brakes, not the wings of fantasy: too close, too definite, too hard, too few dreams and flight!
Being and the world are justified only as an aesthetic phenomenon, confirming this idea, it is the tragic myth that convinces us that even the ugly and disharmonious beginnings are an artistic game that the will plays with itself, carrying eternal and complete joy.
And what (damn it!) I care about all the aesthetics in the world, when the most important thing for me now is to become different and do something different, and then good taste, the pleasures of an art gallery, the authenticity of a museum, a miracle of exquisite counterpoint technique!
... what is the use of aesthetics to me, when it prevents me from freely creating another life, perhaps even contrary to what is called good taste, to create in order to oppose my world to the imposed on me, to create with a completely different purpose than creating a work of art! The latter means aesthetic pleasure, while a work of theatricality is a pleasure from arbitrary transformation ...
The artistically beautiful is not necessarily the theatrical beautiful. (...) The artistically ugly theatrical is beautiful when the stage truth requires pain to my aesthetic sense.
My dear Vera, my dear sorceress, my all-knowing, all-knowing, there are tears in my eyes, what can I say about your theater art? - I, a pathetic ignoramus, rude and stupid, so exhausted, so exhausted from powerlessness to find real words about saving transformation ?!
With the modern leveling of experiences, sincerity in communication between people has become a notorious boredom. (…) Aren't we on the eve of the wonderful age of masks, poses and phrases? The most sensitive minds have already understood that sincerity is a kind of ignorance, vulgarity, lack of creativity, poverty, intrusively invading someone else's house not so much for help as for poison.
The higher law, manifested through the subconscious “I”, and not “stupid” coquetry, makes the girl sexually theatricalize her appearance even before marriageable age - she needs preparation, practice, and a guarantee in advance.
Since any ethnographer will now point to dozens of tribes that do not know the concept of “God” at all, he is unlikely to name at least one such tribe in whose way of life there would be no signs that I characterize as “theatricality”.
Completely different business - the laws of the religious self-determination of mankind, its moral evolution, its social and economic constitution. The mere fact that primitive mankind existed for tens of millennia without any dependence on these laws does not give us the right to call these laws, like biological laws, which have been ruling from time immemorial.
Today “they” laughed at the conventionality of Italianism, tomorrow “they” will laugh at the fact that they sing in the opera, and do not speak, speak in poetry, and not in a philistine way. The day after tomorrow “they” will die laughing that there is no fourth wall on the stage, and soon, with a light heart, they will completely throw the stage art overboard their rationally constructed (oh! As rationally constructed) ship.
As for a theater with a crowd of spectators, that is, a modern theater that tempts, or rather, seeks to indulge the clerk, the scientist, the child, the old man, the virgin, and the hetaira in one step, his times will come to an end sooner than the majority thinks.
In the study of a student, scientist, and perhaps any inquisitive citizen of the near future, the main place will be occupied not by books, but by the accessories of an improved kinetophone. The reader of the coming century will not subscribe to the library-storage of books, but to the library-storage of cinematographic tapes and rollers.
A part of the Russian people one truly beautiful day, unexpectedly for everyone, by surprise, by surprise, will take, united by its strongest representative, world power and ... without fear of millions of victims, in the name of a fabulous, perhaps ancient and barbaric beauty, will rebuild life, with childish laughter and childish righteousness, on such outlandish principles of magical theatricality that everyone bows before rapists ...
Let the petty bourgeois, tracing with eager interest, through the narrow cuts of their socialist or bureaucratic masks, every insultingly instructive for their base spirit trifle in the views of an aristocrat, finally learn from this work that until now was considered a "theater" no more vulgar forms of satisfying the feeling of theatricality, - only an insignificant, in the end result, episode from the history of cathedral theatrical culture, and most importantly ... - not always theater in the full sense of the word ...
The professional's method of work is purely aesthetic (not to mention happy exceptions). It is important for him to “make a role” with a minimum expenditure of energy and maximum result in the sense of success not of a play, not a theater, not a theater direction, but his personal, purely personal lyceum success.
The less the actor uses the objects of "external masquerade", the more kinetic the theater he creates should be. In a full mask and in an impenetrable mantle, the direct need for movement is eliminated, since there is no need to put on a mask on the mask! (stage movement is nothing more than the creation of a mask sui generis 2)
When I was once asked to name the best decorators in the world, I replied: it is me and my faithful assistant - "Madame Darkness"
[4]
ФИЛОСОФИЯ ТЕАТРА НИКОЛАЯ ЕВРЕИНОВА
Среди ярких явлений великой театральной эпохи рубежа XIX – XX веков — времени, когда переосмыслялось соотношение искусства и жизни, когда театр превращался в режиссерский театр, когда искусство обытовлялось, а жизнь театрализовывалась, — театральная теория Николая Евреинова стала одним из самых глубоких и бескомпромиссных проявлений творческого духа.[1]
Театральность становится первоосновой и первым двигателем бытия, верховной и универсальной презумпцией культуры личности, ибо только в ней, как принципе созидания нового и собственного, зиждется как утверждение личности, так и движение истории вообще.[4]
Какие бы сладкие песни вы ни пели мне про ваш театр, как бы остроумно, научно и занимательно вы ни убеждали меня, что это культурный институт первостепенной важности, что это храм, где душа может искупительно очиститься, что театр — учитель нравов, кафедра добродетели, зеркало правды и пр., и т. п., — я останусь к искусству театра совершенно равнодушен, если не увижу, что это мой театр, театр для меня, для моей радости, для удовлетворения моего алкающего преображения, в этом несовершенном мире, духа! [2]
Мое личное благо есть решающий критерий всех ценностей мира. Когда я умираю на поле сражения, не отечество мне дорого и не за него я жертвую собой, а за себя самого, как гордого своим отечеством сына его.
Они захотели привлечь к оскопленному ими театру “литературой”, “настроением”, “стилизацией”, “археологией”, “бытом”, “художественностью”, пускались даже на фокусы, на трюки, не жалели труда, времени, денег, — а в результате… отрицание театра! Даже их театра!
… Все это воочию убедило,что Художественный театр, при всем таланте отдельных членов своих и при всех отменных качествах, — театр неумный, идейно-незначительный, действительно “провинциальный” театр».
Жить — разве не значит как раз быть чем-то другим, нежели эта природа?
Польза, полезность, выгода, с этим плебей носится в сфере искусства, боящегося, хуже огня, атмосферы банкирской конторы, — искусства, цветы которого требуют самой щедрой, самой чуждой расчета и экономии поливки!
Такими средствами возбуждения являются холодные парадоксальные мысли, сменяющие аполлоновское созерцание, и пламенные аффекты, становящиеся на место дионисийского экстаза, причем и мысли эти, и аффекты воспроизводятся в высшей степени реалистично и ни в коем случае не погружаются в эфир искусства. (…) Мы можем теперь подступиться к сути эстетического сократизма, чей высший закон можно сформулировать примерно так: “Чтобы быть прекрасным, все должно быть разумным”, и это соотносится с сократовским тезисом “Лишь знающий добродетелен”.
Театр для того сброда безмозглых эстетов, которые, в своем снобизме, вечно путают театр с музеем или выставкой картин.
Театр и актер, наряженный героем, являются тормозом, а не крыльями фантазии: слишком близко, слишком определенно, слишком тяжело, слишком мало грез и полета!
Бытие и мир получают оправдание только как эстетический феномен, подтверждая эту мысль, как раз трагический миф убеждает нас, что даже безобразные и дисгармоничные начала представляют собою художественную игру, которую ведет сама с собой воля, несущая вечную и полную радость.
И какое мне (черт возьми!) дело до всех эстетик в мире, когда для меня сейчас самое важное — стать другим и сделать другое, а потом уже хороший вкус, удовольствия картинной галереи, подлинность музея, чудо техники изысканного контрапункта!
… что мне толку в эстетике, когда она мешает мне творить свободно другую жизнь, быть может даже наперекор тому, что называется хорошим вкусом, творить, чтобы противопоставить мой мир навязанному мне, творить совсем с иной целью, чем творится произведение искусства! Последнее имеет в виду эстетическое наслаждение, произведение же театральности — наслаждение от произвольного преображения…
Художественно-красивое не есть непременно театрально-красивое. (…) Художественно-безобразное театрально-прекрасно, когда сценическая правда требует причинения боли моему эстетическому чувству.
Моя милая Верочка, моя милая волшебница, моя всезнающая, всеумеющая, на глазах моих слезы, что я могу сказать о твоем искусстве театра? — я, жалкий невежда, грубый и неумный, так измучившийся, так измучившийся от бессилия найти настоящие слова о спасительном преображении?!
При современной нивелировке переживаний, искренность в общении людей стала отъявленной скукой. (…) Не накануне ли мы чудесного века маски, позы и фразы? Наиболее чуткие умы уже поняли, что задушевность — своего рода невежество, пошлость, отсутствие творческой способности, бедность, назойливо вторгающаяся в чужой дом не столько за помощью, сколько для отравы.
Высший закон, проявляемый через подсознательное “я”, а не “глупое” кокетство, заставляет девчонку сексуально театрализировать свою внешность еще до брачного возраста — нужна подготовка, практика, гарантия заранее.
Так как любой этнограф теперь укажет на десятки племен, совсем не знающих понятия “Бог”, но вряд ли он мне назовет хоть одно такое племя, в жизненном укладе которого не нашлось бы признаков, характеризуемых мною как “театральность”.
Совсем другое дело — законы религиозного самоопределения человечества, его нравственной эволюции, его социального и экономического устроения. Уж одно то обстоятельство, что первобытное человечество десятки тысячелетий просуществовало вне всякой зависимости от этих законов, не дает нам права называть эти законы, подобно законам биологическим, господствующими с испокон веков.
Сегодня “они” смеялись над условностью итальянщины, завтра “они” будут смеяться над тем, что в опере поют, а не разговаривают, говорят стихами, а не по-обывательски. Послезавтра “они” будут умирать со смеху, что нет на сцене четвертой стены, а скоро с легким сердцем и вовсе выбросят сценическое искусство за борт своего рационально построенного (о! как рационально построенного) корабля.
Что же касается театра со скопищем зрителей, т. е. современного театра, потрафляющего или, вернее, стремящегося потрафить в один прием и приказчику, и ученому, и ребенку, и старцу, и девственнику, и гетере, то его времена придут к концу скорее, чем это мнится большинству.
В кабинете студента, ученого, а пожалуй, и всякого любознательного гражданина близкого будущего главное место займут не книги, а принадлежности усовершенствованного кинетофона. Не в библиотеке-хранилище книг будет абонентно записываться читатель грядущего века, а в библиотеке-хранилище кинетофонных лент и валиков.
Часть русского народа в один поистине прекрасный день неожиданно для всех, врасплох, сюрпризом, заберет, объединенная своим сильнейшим представителем, мировую власть и… не убоявшись миллионов жертв, во имя сказочной, быть может, древней и варварской красоты, перестроит жизнь, с ребяческим хохотом и ребяческой правотою, на таких диковинных началах волшебной театральности, что все перед насильниками преклонятся…
Пусть мещане, с жадным интересом выслеживающие, сквозь узкие разрезы своих социалистических или бюрократических масок, каждую обидно-поучительную для своего низменного духа мелочь во взглядах аристократа, узнают наконец из этого произведения, что считавшееся до сих пор “театром” не более как одна из многочисленных вульгарных форм удовлетворения чувства театральности, — лишь незначительный, в конечном результате, эпизод из истории соборной театральной культуры, а главное… — не всегда театр в полном смысле этого слова…
Метод работы профессионала чисто эстетический (не говорю о счастливых исключениях). Ему важно “сделать роль” с минимальной затратой сил и максимальным результатом в смысле успеха не пьесы, не театра, не направления театра, а его личного, чисто личного лицедейского успеха.
Чем меньше пользуется актер предметами «внешнего маскарада», тем создаваемый им театр должен быть кинетичнее. В сплошной маске и в непроницаемой мантии исключается прямая необходимость движения, так как нет нужды на маску надевать еще маску! (сценическое же движение не что иное, как создание маски sui generis 2)
Когда меня однажды попросили назвать лучших декораторов в мире, я ответил: это я сам и моя верная помощница — "госпожа Темнота”
[4]
sources:
Comments