The characters of Bernstein and Gastev were, so to speak, polar-complementary. One is restrained, always dryishly correct, who loves the accuracy of wording, the other is sociable, harsh in judgments, sometimes sarcastic, and does not put a penny into grammatical and vocabulary "legislation". And what they had in common was the ability to value their own and other people's time, indefatigable work capacity, a high rate of work and an open contempt for chatterboxes and idlers.
Alexey Kapitonovich Gastev Nikolay Alexandrovich Bernshtein
Gastev, in his report "The Installation Method of CIT", clearly and decisively put forward the thesis: in the Soviet country, different production roles - engineer, worker - are performed by equal people. There is not and cannot be an antagonism between the worker and the specialist, which is so noticeable in British and American enterprises, for there is no social basis for this.
Bernstein read his lecture in French. If there is a lot of research on the normalization of labor methods and operations, he said, then the normalization of the individual labor movements that make up these norms has hardly begun. But the motor system can be decomposed into separate motor acts. Each act can be approximated to a simple reaction, and a biomotor characteristic can be obtained for each act.
"In the newest industry, the machine setting has become widespread, in the smallest detail predetermines the operation of the tool and makes the universal machine a semi-automatic. We take this institute of settings and apply it to a living working machine."
- considered Gastev. Bernstein shows that under conditions of many degrees of freedom, any limb and muscle of a person is affected by many active external forces and many reactive forces associated with the resistance of other muscles and tendons of the body. Therefore, in response to a specific motor task, a command to the limbs in the "stimulus-response" logic - the logic of a template command of the brain in response to this task - will not lead to the desired result. This was the conflict between scientists.
One weekend, Bernstein flipped through the pages of foreign magazines. I have already covered seventeen German and French authors, but they haven’t evoked new thoughts... And thoughts must certainly appear. Gastev demands to create normals of movements, something like technological maps, according to which workers could set their arms and legs in the most convenient position:
"Incorrect installation of the machine soon renders it unusable. An employee's wrong attitude is a source of occupational diseases and low labor productivity". (p.4)
Poster "How to work"
And in March, a conference was held on NOT - the scientific organization of labor. Gastev made a report at it - a response to the detractors of CIT, of which a certain Burdyansky published a brochure with his own money, where it was written:
"I will end ... with the confidence that the relevant authorities ... will turn their attention to that poison of reactionary, as from a technical point point of view, and from political, ideology, which comes from the Central Institute of Labor, and will change the abnormal state of affairs when an institution that exists on proletarian money does a job, for the continuation of which in the RSFSR it would be willingly paid by the occupiers of the Ruhr basin, who feed the Russian counter-revolution". (p.5)
For NOT, Alexei Kapitonovich wrote,
"The most elementary form of this reflex, which will be expressed both in the grasping of a working instrument and in a special love for this instrument, will be especially interesting." (p.6)
The elementary form of reflex
"I cannot answer you now the question of how the brain learns about how the parts of the hand move. In any case, you, Alexey Kapitonovich, as an old metalworker know much better than any of us that an experienced cutter looks not at his hand or at a hammer, but at a chisel. And at the same time it hits exactly on it, and not on the fingers". (p.6)
Brain
In the corridor hung the familiar until the last stroke of the cited poster "How to work." Nikolai Aleksandrovich glanced over at him:
"If the work doesn't go well, DO NOT WORRY; you need to take a break, calm down - and back to work". (p.6)
Poster "How to work"
Neuropathologists (and Bernstein knows this from his own medical experience) note that various brain lesions lead to completely different movement disorders.
"This means," the scientist concludes, “not so much the work of the muscles as such or the quality of signal transmission along the nerves is disturbed, but these signals themselves "spoil ": they become incorrect, they are not able to control correctly". (p.7)
Signals
In an effort to avoid misinterpretations, Nikolai Aleksandrovich specifically stipulates that
"Оne should not hope to see in the brain something like a photographic picture, even if it is very distorted." (p.7)
After all, there is no "little man" in the brain, no Cartesian "soul" that would consider such images.
Brain
The brain reflects reality because it is a brain, and the answer to the question, why does it do it, should be sought in mathematics. Thirty years later, returning to this question, Bernstein wrote:
"Those who are especially unfamiliar with mathematics, it is difficult to imagine how great the variety of conceivable laws of mapping, among which we would try to look for the true law or laws of mapping the realities of the external world in the brain. At the same time, caused by the lack of familiarity with the theory of the issue, the naive-realistic impoverishment of a gigantic class of these laws has repeatedly led both physiologists and clinicians to erroneous concepts, sometimes harmless, and sometimes led far to the side." (p.7)
"And since the brain reflects the world topologically,” Bernstein argued, “all the letters "A"", no matter how they are drawn, represent the same letter for us, and the letter "a" is already a different one, since they have different topologies". (p.7)
Bernstein replied:
"Seeing realistically, presenting with the inner gaze a model of the required future, in a word, operating at the level of the visual field, is something completely different than feeling movement at the level of the motor field, that is, a skill. In one case, the cortex is actively turned on, in the other, everything happens in various lower centers, in our heritage from predecessors along the evolutionary ladder". (p.8)
Part of the signaling system
In particular, referring to the concept of speech as a "signal system" (in the sense of the word "signal" as it was used by supporters of conditioned reflex always and in everything human behavior, that is, as "trigger" impulses followed by an action), Nikolai Aleksandrovich wrote:
"The interpretation of the“ second signal system ”as a system of verbal display of objects… which is fully manifested in the composition of the vocabulary used in experiments using the so-called motor speech technique, seems to be the result of a deeply mistaken confusion of two different physiological functions and speech categories. Words as signals do not form any special system and in the role of trigger phonemes are fully accessible to many animals ... Words and speech as a reflection of the external world in its statics (names) and the dynamics of actions and interactions with the subject (verbs, judgments) really form a system accessible and inherent only to man; but to designate speech, which has reached this stage of meaning and development, as a signaling system, is to replace it with one of its most insignificant and rudimentary manifestations". (p.8)
"Cutting with a chisel can only be called physical labor through a misunderstanding, just as through a misunderstanding in science this pathetic division into physical and mental labor can be maintained". (p.9)
Tatyana Sergeevna Popova, the wife of Nikolai Aleksandrovich's brother, said:
"It always seemed to me that, in comparison with his data, he had few students. In the fifties, when he was sitting at home, people came, a lot of people came, and before that it was on one hand to count. Apparently, they had it, the Bernsteins, had a family - this isolation, emphasized correctness. Even Kekcheev was very close to Nikolai Alexandrovich, but even then the distance was maintained". (p.11)
There was a trait in Nikolai Aleksandrovich's character that made communication with him surprisingly pleasant, - one of Bernstein's close associates, since 1946, of Bernstein's employees, Professor Viktor Semyonovich Gurfinkel, drew my attention to her:
"He did not get pleasure in examining other people's shortcomings and misses. And if it happened to speak nevertheless, he spoke briefly and clearly about disagreement, and the end. Even if he saw that the work was unimportant, he did not join the swearing. And I always looked for something good in any job. He could sit and listen to a story being dragged in his presence, and then say that, you know, there is one good place there ... He emphasized the work of employees in every possible way and generally knew how to raise a person". (p.11)
Nikolay Alexandrovich Bernshtein
And exactly the same idea and in almost the same terms was expressed by another of his students, Professor Iosif Moiseevich Feigenberg:
"He knew how to listen very carefully and very cruelly criticize, but this criticism was never such, after which you leave with feeling:“ What a fool I! .. ”No, his criticism prompted new searches, and he not only gave you this idea, he (and it seems to me much more difficult for a teacher!) made you feel as if this thought came to your mind by itself yourself". (p.12)
It is enough to have a mechanism that would distinguish between positive and negative (in relation to the preservation and improvement of the structure of the organism) results of collisions with the surrounding world, and then consolidated and improved this negentropic expediency of such collisions. (p.12)
Such expediency of behavior is nothing more than
"a simple correspondence of a living being to the task that he has to solve to the best of his ability,” (p.12)
Nikolai Alexandrovich concluded.
In other words, Bernstein concludes,
"The brain imposes on the picture of the world the operators inherent in it, the brain, and thus orders the diversity of the world, looking for similarities and similar classes in it. «In this way, the brain does an extremely important work in its consequences: it introduces additional information into the information about the world - its own. From this, the resulting information, sharply truncated (due to the process of multiple mappings) in relation to the original one, turns out to be richer: it acquires semantic content. And since the principles by which information is dissected and correlated are nothing more than mathematical modeling operators, there can be an extremely large number of modeling methods, as many as operators". (p.12) [1]
Dependence of the measure of muscle excitement on muscle tension
Gastev believed that the country would definitely, inevitably follow the path of mechanization and automation of production processes. But even in this case, the acquired skills will still be necessary, because they will help the worker to work in the best possible way on the machine, no matter how complex it may be.
Bernstein believed that only with the use of a new technique could one afford to take on the creation of normals for the elements of movements - a kind of typesetting alphabet of the best motor mechanisms - and their education in a person.
Вячеслав Демидов "Споры по существу"
Характеры Бернштейна и Гастева были, если можно так выразиться, полярно-дополняющими. Один сдержанный, всегда суховато-корректный, любящий точность формулировок, другой общительный, резкий в суждениях, порой язвительный, ни в грош не ставящий грамматическое и словарное «законодательство». А общим в них было уменье ценить свое и чужое время, неуемная работоспособность, высокий темп труда и откровенное презренье к болтунам и бездельникам.
Гастев в докладе «Установочный метод ЦИТа» четко и решительно выдвинул тезис: в Советской стране разные производственные роли — инженера, рабочего — выполняются равными людьми. Нет и не может быть антагонизма между рабочим и специалистом, который так заметен на английских и американских предприятиях, ибо нет для этого социальной основы.
Бернштейн прочитал свой доклад на французском языке. Если по нормализации трудовых приемов и операций, говорил он, существует много исследований, то нормализация составляющих эти нормы отдельных трудовых движений почти не начата. А ведь двигательная система может быть разложена на отдельные двигательные акты. Каждый акт может быть сближен с простой реакцией, и для каждого акта может быть получена биомоторная характеристика.
"В новейшей индустрии получила огромное распространение машинная (станочная) установка, в мелочах предопределяющая работу инструмента и делающая универсальный станок полуавтоматом. Мы берем этот институт установок и применяем его к живой рабочей машине."
- считал Гастев. Бернштейн показывает, что в условиях множества степеней свободы на любую конечность и мышцу человека воздействует множество активных внешних сил и множество реактивных, связанных с сопротивлением других мышц и сухожилий организма. Поэтому в ответ на конкретную двигательную задачу команда конечностям в логике «стимул - реакция» - логике шаблонной команды головного мозга в ответ на эту задачу – не приведет к необходимому результату. В этом и заключался конфликт между учеными.
В один из выходных Бернштейн перелистывал страницы иностранных журналов. Законспектировал уже семнадцать немецких и французских авторов, но новых мыслей они что-то не вызвали… А мысли должны непременно появиться. Гастев требует создавать нормали движений, нечто вроде технологических карт, по которым рабочие могли бы устанавливать руки и ноги в наиболее удобное положение:
«Неправильная установка машины скоро приводит ее в негодность. Неправильная установка работника — источник профессиональных заболеваний и низкой производительности труда». (ч.4)
В марте состоялась конференция по НОТ — научной организации труда. Гастев выступил на ней с докладом — ответом хулителям ЦИТа, из которых некто Бурдянский издал на свои деньги брошюру, где было написано:
"Закончу... уверенностью, что соответствующие органы... обратят свое внимание на тот яд реакционной, как с технической точки зрения, так и с политической, идеологии, которая идет от Центрального института труда, и изменят то ненормальное положение вещей, когда существующее на пролетарские деньги учреждение делает дело, за продолжение которого в РСФСР ему бы охотно платили оккупанты Рурского бассейна, подкармливающие у себя русскую контрреволюцию". (ч.5)
Для НОТ, писал Алексей Капитонович,
"будет особенно интересна самая элементарная форма этого рефлекса, которая будет выражаться как в схватывании рабочего инструмента, так и в особой любви к этому инструменту". (ч.6)
"Я не могу ответить вам сейчас на вопрос, каким образом мозг узнает о том, как движутся части руки. Во всяком случае, вы, Алексей Капитонович, как старый металлист куда лучше нас всех знаете, что опытный рубщик смотрит не на руку и не на молоток, а на зубило. И при этом попадает точно по нему, а не по пальцам". (ч.6)
В коридоре висел знакомый до последнего штриха цитовский плакат «Как надо работать». Николай Александрович скользнул по нему взглядом:
"Если работа нейдет, НЕ ВОЛНОВАТЬСЯ; надо сделать перерыв, успокоиться — и снова за работу." (ч.6)
Невропатологи (и это Бернштейну известно из собственного врачебного опыта) отмечают, что различные поражения головного мозга приводят к совершенно не схожим между собой расстройствам движений.
"Это значит, — делает вывод ученый, — нарушается не столько работа мышц как таковых или качество передачи сигналов по нервам, сколько «портятся» сами эти сигналы: они становятся неправильными, они не способны верно управлять". (ч.7)
Стремясь избежать кривотолков, Николай Александрович специально оговаривает, что
«не следует надеяться увидеть в головном мозгу что-либо вроде фотографического снимка, хотя бы и очень искаженного». Ведь в мозгу нет никакого «человечка», никакой декартовой «души», которая рассматривала бы такие изображения. (ч.7)
Мозг отражает действительность потому, что он мозг, а ответ на вопрос, как он это делает, следует искать в математике. Лет тридцать спустя, возвратившись к этому вопросу, Бернштейн писал:
"Кто специально незнаком с математикой, трудно представить себе, как велико многообразие мыслимых законов отображения, среди которых мы попытались бы искать истинный закон или законы отображения реальностей внешнего мира в мозгу. Вместе с тем, вызванное незнакомством с теорией вопроса, наивно-реалистическое обеднение гигантского класса этих законов уже неоднократно приводило и физиологов, и клиницистов к ошибочным концепциям, иногда безобидным, а иной раз уводившим далеко в сторону". (ч.7)
"И поскольку мозг отражает мир топологически, — утверждал Бернштейн, — все буквы «А», как бы ни были они нарисованы, представляют для нас одну и ту же букву, а буква «а» — это уже другая, поскольку топологии у них разные". (ч.8)
Бернштейн отвечал:
"Видеть реально, представлять внутренним взором модель потребного будущего, словом, оперировать на уровне зрительного поля, — это нечто совсем иное, чем ощущать движение на уровне моторного поля, то есть навыка. В одном случае активно включена кора, в другом — все происходит в различных низших центрах, в нашем наследии от предшественников по эволюционной лестнице". (ч.9)
В частности, обращаясь к понятию о речи как «сигнальной системе» (в том понимании слова «сигнал», как оно употреблялось сторонниками условно-рефлекторного всегда и во всем поведения человека, то есть как «пусковых» импульсов, за которыми следует действие), Николай Александрович писал:
"Трактовка «второй сигнальной системы» как системы словесного отображения предметов… что полностью проявляется и в составе словника, применяемого в экспериментах по так называемой речедвигательной методике, представляется результатом глубоко ошибочного смешения двух различных физиологических функций и речевых категорий. Слова как сигналы не образуют никакой особой системы и в роли пусковых фонем полностью доступны многим животным… Слова и речь как отражение внешнего мира в его статике (имена) и динамике действий и взаимодействий с субъектом (глаголы, суждения) действительно образуют систему, доступную и свойственную лишь человеку; но обозначать р е ч ь, достигшую этой ступени значения и развития, как сигнальную систему, значит подменять ее одним из самых несущественных и рудиментарных ее проявлений." (ч.11)
"Рубка зубилом только по недоразумению может называться физическим трудом, так же как по недоразумению в науке может держаться это жалкое разделение на физический и умственный труд". (ч.11)
Татьяна Сергеевна Попова, жена брата Николая Александровича, сказала:
"Мне всегда казалось, что у него, сравнительно с его данными, было мало учеников. Вот в пятидесятые годы, когда он сидел дома, приходили люди, приходили очень много, а до того было по пальцам пересчитать. Видно, у них это, у Бернштейнов, было семейное — эта замкнутость, подчеркнутая корректность. Даже Кекчеев уж на что был Николаю Александровичу близок, но и то выдерживалась дистанция..." (ч.12)
В характере Николая Александровича была черта, которая делала общение с ним удивительно приятным, — на нее обратил мое внимание один из близких, с тысяча девятьсот сорок шестого года, сотрудников Бернштейна — профессор Виктор Семенович Гурфинкель:
"Он не получал удовольствия, разбирая чужие недостатки и промахи. А если случалось все же говорить — высказывался коротко и четко о несогласии, и конец. Даже если видел, что работа неважная, не присоединялся к руготне. А всегда искал в любой работе что-нибудь хорошее. Он мог сидеть и слушать, как в его присутствии драконили какой-нибудь рассказ, а потом сказать, что вот, мол, есть там, знаете, одно хорошее место… Он всячески выпячивал работу сотрудников и вообще умел поднять человека". (ч.12)
И точно ту же мысль и почти в тех же выражениях высказал другой его ученик, профессор Иосиф Моисеевич Фейгенберг:
"Он умел очень внимательно слушать и очень жестоко критиковать, но эта критика никогда не была такой, после которой уходишь с чувством: «Ну и дурак же я!..» Нет, его критика наталкивала на новые поиски, и он не только давал тебе эту мысль, он (и это мне кажется куда как более сложной задачей педагога!) заставлял тебя чувствовать, будто эта мысль пришла тебе в голову сама собой". (ч.12)
"Достаточно иметь механизм, который различал бы положительные и отрицательные (по отношению к сохранности и совершенствованию структуры организма) результаты столкновений с окружающим миром, а потом закреплял и совершенствовал эту негэнтропийную целесообразность таких столкновений". (ч.12)
Такая целесообразность поведения есть не что иное,
«как простое соответствие живого существа той задаче, которую ему приходится решать в меру своих возможностей», (ч.12)
— заключал Николай Александрович.
Иными словами, заключает Бернштейн,
"мозг налагает на картину мира присущие ему, мозгу, операторы и тем самым упорядочивает многообразие мира, ищет в нем подобия и сходные классы. «Мозг таким способом совершает исключительно важную по своим последствиям работу: вносит в информацию о мире добавочную информацию — свою собственную. От этого получившаяся, резко усеченная (из-за процесса многократных отображений) по отношению к исходной, информация оказывается более богатой: приобретает смысловое содержание. И поскольку принципы, по которым происходят расчленения и соотнесения информации, — не что иное, как математические операторы моделирования, способов моделирования может быть чрезвычайно много, столько, сколько операторов". (ч.12) [1]
Гастев считал, что страна обязательно, неминуемо пойдет по пути механизации, автоматизации производственных процессов. Но и в этом случае приобретенные навыки будут все равно необходимы, ибо помогут рабочему наилучшим образом работать на станке, каким бы сложным он ни был.
Бернштейн считал, что только с применением новой методики можно было позволить себе взяться за создание нормалей элементов движений — своеобразной наборной азбуки наилучших двигательных механизмов — и воспитание их в человеке.
Sources:
[1] Демидов В. Споры по существу. Демидов Вячеслав, 2013