The name of Alexander Tairov is a landmark for the entire theatrical world. The great director-reformer brought up an actor who can do anything. Acting, singing, dancing, pantomime, acrobatics - were equally subject to the artist Tairov. The director's performances struck with global themes and a powerful tragic scale, causing either delight or anger of critics."
«KOSMATAYA OBEZ'YANA» opens a cycle of O'Neill's plays stared at the Chamber Theater. Tairov explain his choice by the fact that the works of the American playwright depict "today" and contain modern issues.
«KOSMATAYA OBEZ'YANA» in its content was far from Tairov's early theatrical ideas, but it turned out to be close to his new aspirations. Not the eternal struggle of human passions, but the concrete clash of the main class forces of the XX century — the bourgeoisie and the proletariat — was highlighted by the director through this work. And the life of the masses was its center.
There was also something else — the beauty of the hardest human labor; the beauty of a man standing on low levels of cultural development, but carrying great and proud forces. It was new and innovative for the stage art, especially for the art of the Chamber Theatre with its "abstract beauty", images of "eternal lovers", problems of love and death.
Tairov said:
«I, the builder of the stage, penetrate into the phenomena I see and take from the wonderful process of the Universe those primordial crystals, in the creative harmonization of which lies the joy and power of my art. These primordial crystals are the basic geometric shapes that serve us as a material in the construction of a neomaket».
«These constructions, of course, do not create any illusions of life, but on the other hand they are truly free and creative constructions that do not recognize any other laws than the laws of inner harmony born of the rhythmically effective structure of the production».
«From a vital point of view, these constructions may seem conditional. But in fact, they are truly real, real from the point of view of the art of theater, as they give the actor a real basis for his actions and perfectly harmonize with the reality of his material».
«From this point of view, I call the new theater the theater of neorealism, because it is created by the real art of the actor in a real (within the limits of theatrical truth) stage atmosphere».
Lunacharsky wrote:
«... We in Russia have repeatedly seen all kinds of attempts to depict not only the dances of labor, but also the dances of machines, But no one has ever managed to give such a sculptural and metallic rhythm of movements and sounds, which Tairov deployed in the first, third and fourth paintings. It would be idle chatter to claim that this is not aesthetics, not art. This is the real art and the real aesthetics, but they are really proletarian. They are proletarian because all the elements in them are proletarian — both powerful bodies and tired bodies, and the magnificent regularity of collective work, and the music of machines, and all these conversations in which you feel more collective than human all the time. These outbursts of gaiety, anger, fatigue, joy of work—all this is purely proletarian reality, the reality of the factory, that is, the main determinant of proletarian life».
«Probably, the theater will go even further in this regard, but together with Tairov he made a big step forward. However, the image that Tairov gives of the bourgeoisie is no less interesting. I'm sure he wouldn't have been able to give it if he hadn't traveled to Europe
several times».
«First of all, the overall impression is strong, you leave the theater shaken. The second is that new lines, new rhythms have been found. Finally, and this is perhaps the most important thing, despite some shortcomings of the play itself— it is socially valuable... it approaches the ideal of a genuine, complete, immaculate social tragedy».
«For us, this play speaks, firstly, about the colossal potential revolutionism of the grassroots proletariat, and secondly, about the enormous strength of the walls of the social cauldron in America. This last circumstance cannot plunge us into pessimism, but it once again causes an attack of sympathetic indignation in ourselves, and this is very good».
«The image of the bourgeoisie in the play was also perceived by critics as a great achievement of modern theatrical art. "The ghostliness of a big city, where faces are indistinguishable from one another in the purple light of electricity and movements are memorably monotonous».
In the theater community, this performance was unanimously recognized as an unconditional "victory of the Chamber Theater"
Sources:
А. В. Луначарский, «Косматая обезьяна» в Камерном театре, 1926г, retvieved from http://lunacharsky.newgod.su/lib/ss-tom-3/-kosmataa-obezana-v-kamernom-teatre/
Аннотация к спектаклю // URL: https://teatrpushkin.ru/spektakli/detail/kosmataya-obezyana/
Текст на русском
"КОСМАТАЯ ОБЕЗЬЯНА" (реж.Александр Таиров, Камерный театр, 1926.
Имя Александра Таирова — знаковое для всего театрального мира. Великий режиссер-реформатор воспитывал актера, который может все. Актерское мастерство, пение, танец, пантомима, акробатика — были одинаково подвластны артисту Таирова. Спектакли режиссера поражали глобальными темами и мощным трагедийным масштабом, вызывая то восторг, то гнев критиков.
«Косматая обезьяна» открывает цикл о’ниловских пьес, поставленных в Камерном театре. Таиров объясняет свой выбор тем, что произведения американского драматурга изображают «сегодняшний день» и содержат современную проблематику.
«Косматая обезьяна» по своему содержанию была далека от ранних театральных идей Таирова, но оказалась близкой его новым стремлениям. Не извечная борьба людских страстей, а конкретное столкновение основных классовых сил XX века — буржуазии и пролетариата — высвечивал режиссер через это произведение. И жизнь массы была его центром.
Там было и нечто другое — красота самого тяжкого человеческого труда; красота человека, стоящего на низких ступенях культурного развитая, но несущего в себе великие и гордые силы. Это было новым и новаторским для сценического искусства, тем более — для искусства Камерного театра с его «отвлеченной красотой», образами «вечных любовников», проблемами любви и смерти.
Сам Таиров говорил:
«Я, строитель сцены, проникаю внутрь видимых мною явлений и из чудесного процесса Мироздания беру те изначальные кристаллы, в творческой гармонизации которых и таится радость и сила моего искусства. Этими изначальными кристаллами и являются те основные геометрические формы, которые служат нам материалом при построении неомакета.
Эти построения, конечно, не создают никаких жизненных иллюзий, но зато они являются воистину свободными и творческими построениями, не признающими никаких иных законов, кроме законов внутренней гармонии, рожденной ритмически действенной структурой постановки.
С жизненной точки зрения эти построения могут показаться условными. Но на самом деле они воистину реальны, реальны с точки зрения искусства театра, так как они дают актеру реальную базу для его действия и прекрасно гармонизуются с реальностью его материала».
«С этой точки зрения я и называю новый театр театром неореализма, ибо он создается реальным искусством актера в реальной (в пределах театральной правды) сценической атмосфере»
Луначарский писал:
«… Мы в России уже неоднократно видели всякие попытки изобразить не только танцы труда, но и танцы машин, Однако еще никому не удавалось дать такой скульптурный и металлический ритм движений и звуков, какой развернут Таировым в первой, третьей и четвертой картинах. Было бы праздной болтовней утверждать, что это не эстетика, не искусство. Это самое настоящее искусство и самая настоящая эстетика, но они действительно пролетарские. Они пролетарские потому, что все элементы в них пролетарские — и могучие тела, и утомленные тела, и великолепная размеренность коллективной работы, и музыка машин, и все эти беседы, в которых вы все время чувствуете больше коллектив, чем человека. Эти взрывы веселости, гнева, усталости, радости труда — все это чисто пролетарская действительность, действительность завода, то есть главного определителя пролетарского быта».
Наверное, в этом отношении театр пойдёт ещё дальше, но вместе с Таировым он сделал большой шаг вперёд. Однако не менее интересно и изображение, которое даёт Таиров буржуазии. Я уверен, что он не смог бы дать его, если бы не ездил несколько раз в Европу.
Прежде всего, общее впечатление сильное, из театра вы уходите потрясёнными. Второе — это то, что найдены новые линии, новые ритмы. <…>Наконец, — и это, может быть, самое важное, несмотря на некоторые недостатки самой пьесы, — она социально ценна… она приближается к идеалу подлинной, законченной, безукоризненной социальной трагедии.
Для нас эта пьеса говорит, во-первых, о колоссальной потенциальной революционности именно низового пролетариата, а во-вторых — об огромной прочности стенок социального котла в Америке. Это последнее обстоятельство не может погрузить нас в пессимизм, но оно лишний раз вызывает в нас самих приступ симпатического негодования, и это очень хорошо.
Изображение буржуазии в спектакле критика также восприняла как большое достижение современного театрального искусства. «Призрачность большого города, где лица неотличимы одно от другого в лиловом свете электричества и движения незабываемо однообразны»
В театральном сообществе этот спектакль единогласно признали безоговорочной «победой Камерного театра»
Comments