Эндрю Фенберг
«Критическая теория техники»
Эндрю Фенберг - американский философ. В 1972 году получил степень доктора философии. Сейчас Фенберг возглавляет Канадскую кафедру исследований в области философии технологий в Школе коммуникации Университета Саймона Фрейзера в Ванкувере.
Фенбергу принадлежат множество книг и статей. Одна из наиболее известных – «Критическая теория техники». В данной книге Фенберг рассматривает взаимовлияние техники и различных сфер общественной жизни, возможные сценарии развития истории человечества на фоне стремительного технического прогресса.
Далее подобраны цитаты из «Критической теории техники», позволяющие понять основные идеи, изложенные в книге.
«Широко распространено мнение, что техническое общество обречено на авторитарное управление, бездумную работу и столь же бездумное потребление. Социальные критики утверждают, что техническая рациональность и человеческие ценности борются за душу современного человека. Эта книга бросает вызов таким клише, переосмысливая отношения техники, рациональности и демократии. Моя тема — возможность действительно радикальной реформы индустриального общества» [1, c.3].
«Я утверждаю, что деградация труда, образования и окружающей среды коренится не в технологии как таковой, а в антидемократических ценностях, которые управляют технологическим развитием» [1, c.3].
«Инструментальная теория предлагает наиболее широко распространённый взгляд на технику. Он основан на общепринятой теории того, что техника – это инструменты, готовые служить целям своих пользователей. Техника считается нейтральной, не имеющей собственного ценностного содержания»
[1, c.5].
«Несмотря на распространённость инструментальной теории, мнение меньшинства отрицает нейтральность техники. Субстантивная теория «…» утверждает, что техника представляет собой новую культурную систему, которая перестраивает весь социальный мир как объект управления» [1, c.6-7].
«Несмотря на свои различия, инструментальные и содержательные теории разделяют отношение к технике по принципу «прими или оставь». С одной стороны, если техника — это просто инструмент, безразличный к ценностям, то в политических дебатах речь идет не о ее конструкции, а только о диапазоне и эффективности ее применения. С другой стороны, если техника является средством культуры господства, то мы обречены либо продолжать её движение к антиутопии, либо регрессировать к более примитивному образу жизни. Ни в том, ни в другом случае мы не можем ее изменить: в обеих теориях техника — это судьба» [1, c.8].
«Выбор цивилизации не решается автономной техникой, но может быть определён действиями человека» [1, c.14].
«Господствующая форма технической рациональности не является ни идеологией (дискурсивным выражением классового интереса), ни нейтральным отражением законов природы. Скорее, она стоит на пересечении идеологии и техники, где они объединяются, чтобы контролировать людей и ресурсы в соответствии с тем, что я буду называть «техническими кодами». Критическая теория показывает, как эти коды незримо закрепляют ценности и интересы в правилах и процедурах» [1, c. 15].
«Мы уже можем ощутить более высокие ставки, подразумеваемые в техническом выборе между производством в виде сборочных линий или рабочих бригад, компьютерами, предназначенными для усиления контроля или расширения коммуникаций, городами, построенными вокруг автомобилей или общественного транспорта» [1, c. 15].
«Критическая теория утверждает, что техника — это не вещь в обычном смысле этого слова, а «амбивалентный» процесс развития, подвешенный между различными возможностями» [1, c. 15].
«Технический код — это реализация интереса в технически последовательном решении проблемы общего типа» [1, c.20].
«Техника «недоопределена» по критерию эффективности и отвечает многим интересам. В моей формулировке этого тезиса я утверждаю, что вмешательство интересов не обязательно снижает эффективность, но искажает ее достижение в соответствии с более широкой социальной программой» [1, c.21].
«Вопрос заключается не в том, каким различным целям может непосредственно служить данный институт или техника, а в том, какие новые институциональные или технические средства она может создать в культурно и технически осуществимой последовательности, ведущей от одного типа индустриального общества к совершенно другому» [1, c.53].
«Формально рациональные системы подчиняются техническим нормам, которые связаны с эффективностью средств, а не с выбором целей» [1, c.65].
«Когда техника становится всеобщей формой материального производства, она очерчивает всю культуру, она проектирует историческую тотальность — «мир»» [1, c.67].
«Технический код имеет (социальное) онтологическое значение в обществе, где господство основано на контроле над техникой. Это не просто правило, согласно которому выбираются средства. Более того, это принцип организационной идентичности и выживания» [1, c.77].
«Социальный характер техники заключается не в логике ее внутренней работы, а в отношении этой логики к социальному контексту» [1, c.79].
«Несмотря на кардинально разные цели и институциональные структуры, современные науки, технологии и социальные организации имеют схожий метод абстракции и схожие микротехнические основы. Благодаря этому научные и технические дисциплины способны обеспечить гегемонию, которой они служат, необходимыми способами. Но чем ниже мы спускаемся к основам, тем более неоднозначны элементы, из которых строятся эти приложения. В этом источник амбивалентности технологии» [1, c.79].
«Я утверждаю здесь, что связь между знанием и силой, техникой и гегемонией заключается в коде, обеспечивающем их координацию в приложении» [1, c.80].
«Теория технического кода бросает парадоксальный вызов общепринятому представлению о нейтральности техники» [1, c.80].
«Техническая рациональность неизгладимо отмечена предположением, что производство идет рука об руку с общественным господством. Следы этой предпосылки можно найти в экономической мысли, в управленческих методах и в самой конструкции техники» [1, c.81].
«Двойственное использование технического наследия полностью зависит от сохранения и расширения поля маневра, необходимого для изменения стратегий, закодированных в разделении труда и техники» [1, c.87].
«Ранние комментарии к компьютеризации общества проецировали либо оптимистичные сценарии социального спасения, либо кошмары надвигающейся антиутопии. Оптимисты утверждали, что компьютеры избавят от рутинной и мучительной работы и демократизируют индустриальное общество. Пессимисты, напротив, утверждали, что компьютеры оставят миллионы без работы и обеспечат всеобщее наблюдение и контроль. Есть и третья альтернатива: возможно, компьютер не является ни добром, ни злом. Под этим я подразумеваю не только то, что компьютеры могут использоваться для господства или демократизации, но и то, что они могут эволюционировать в очень разные технологии под влиянием различных стратегий развития» [1, c.91].
«Старая механическая техника была чрезвычайно жесткой, поскольку в ней использовались встроенные механические элементы управления, такие как зубчатая передача и кулачки. По этой причине его эффективное применение требовало иерархического управления и четкого разделения труда. Новая постиндустриальная техника использует электронные средства управления, которыми можно управлять отдельно от машин, за которые они отвечают. Техническая система становится гибкой как в работе, так и в целях, с далеко идущими последствиями, в том числе с возрастающей ролью рабочих с новыми видами навыков» [1, c.94].
«Искусственный интеллект — это уникальная область, в которой можно установить связи между техническими достижениями практиков и социальной теорией техники» [1, c.97].
«Разделение (управляющего) метауровня программиста или оператора и уровня (управляемого) объекта отражает разделение между концепцией и исполнением в современных технических системах» [1, c.103].
«Хотя техника является в первую очередь инструментом для решения практических задач, она не до конца понятна с функциональной точки зрения. Это особенно верно в тех случаях, когда её функция сама по себе является спорной. Как мы видели на примере компьютеров, эти споры носят не только технический характер, но и касаются культурного значения техники. Таким образом, критическая теория технологии является теорией культуры» [1, c.107].
«Социальное воздействие технической подсистемы общества постоянно растет по мере расширения экономики в ходе модернизации. «Развитое» общество — это общество, в котором немногие важные решения могут быть приняты вне рамок технических и экономических ограничений этой подсистемы» [1, c.130].
«Концепция техники несет в себе мощный этноцентрический заряд. Эта этноцентричность отражается в представлении о том, что какими бы ни были различия между нациями, дилемма развития является неизбежным структурным ограничением, затрагивающим их всех» [1, c.137].
«Идея о том, что промышленная техника неисправима, по существу детерминистская. Утверждать, что общество должно выбирать между промышленностью и ремеслом, значит признать, что существующая промышленная система является единственно возможной. Ясно, что это полностью отличается от аргументов в пользу реконструкции промышленной системы путем включения новых ценностей в промышленный дизайн» [1, c.141].
«Господствующая экономическая культура поощряет обмен таких «мягких» целей, как охрана труда или исчезающие виды, на «твердые» деньги. Но эти цели не являются несовместимыми с использованием техники для достижения процветания. Они объективно не менее важны или желанны, чем прибыль или потребительские товары» [1, c. 142].
«Техническое развитие является ареной социальной борьбы, в которой различные конкурирующие группы пытаются продвигать свои интересы и соответствующие им цивилизационные проекты» [1, c.143].
«Содержание и значение индустриализма не исчерпываются нашим опытом, поскольку техника содержит потенциальные возможности, которые еще могут быть реализованы в другом культурном контексте» [1, c.144].
«Даже самая передовая техника не демократизирует общество автоматически» [1, c.154].
«Не технология, а демократические социальные изменения будут руководить переходным процессом, причем технический прогресс будет скорее следствием, чем причиной установления новых социальных отношений» [1, c.155].
«Поскольку естествознание и техника имеют фундаментально схожую форму рациональности, критическая теория склонна отождествлять их. Критика того, что стало называться «технонаукой», раскрывает тайное соучастие между внешне невинной деятельностью исследователя и ужасающим военным применением» [1, c.164].
«Поскольку техника разработана в отрыве от социальных ценностей, включение их на более позднем этапе сопряжено с весьма очевидными затратами. Эти затраты представляют собой существенные компромиссы, заложенные в самой природе индустриального общества, тогда как на самом деле они являются побочными эффектами овеществленного процесса проектирования» [1, c.168].
«Критическая теория техники выявляет препятствия на пути к раскрытию интегративного потенциала техники и, таким образом, служит связующим звеном между политическим и техническим дискурсом» [1, c.177].
«В традиционных обществах техника всегда встроена в более широкие рамки социальных отношений. Техническая практика не только служит внетехническим ценностям — она это делает во всех обществах, включая капиталистические, — но более того, она контекстуализируется практиками, которые определяют ее место во всеобъемлющей нетехнической системе действий» [1, c.177].
«Необходимость общей перестройки техники становится все более очевидной, и эта перестройка несовместима с продолжающимся существованием системы контроля сверху, основанной на социальной фрагментации» [1, c. 184].
«Представление о «конкретной технике», включающей природу в самое свое строение, противоречит расхожему представлению о том, что технический прогресс «побеждает» природу» [1, c.187].
Список использованной литературы
-
Andrew Feenberg Transforming technology. A critical theory revisited. - 2-e изд. - Нью-Йорк: Oxford University Press, 2002. - 218 с.
-
Закри Марк Интервью с Эндрю Финбергом // Technical Communication Quarterly. - 2007. - №16. - С. 4.