top of page
Фото автораAnechkka Kurakina

Ханна Арендт о технике


Ханна Арендт родилась 14 октября 1906 года в Ганновере, Германская империя, а умерла 4 декабря 1975 года в Нью-Йорке, США. Ханна Арендт — немецко-американский философ еврейского происхождения, политический теоретик и историк, основоположница теории тоталитаризма.

Родилась в еврейской семье. Детство прошло в Кенигсберге. С 14 лет посещала могилу Канта. Получила образование по классической филологии и теологии в университетах Кенигсберга, Берлина, Марбурга, Фрайбурга и Гейдельбера, училась у Э. Гуссерля, М.Хайдеггера и К.Ясперса. Со многими из них состояла в переписке. Докторскую диссертацию о понятии любви у Августина защитила в Гейдельберге в 1928 (под руководством К. Ясперса).

Участвовала в антифашистском движении. Перед приходом к власти нацистов бежала во Францию, а затем из оккупированной Франции в 1940 – в Нью-Йорк. В США сотрудничала в ряде международных еврейских организаций.

В 1946-49 - главный редактор издательства «Shoken Books». Ответственный соредактор издания Полного собрания сочинений Кафки (1946 и последующие годы).

С 1963 - профессор Чикагского университета; с 1967 -профессор политических и гуманитарных наук в Новой школе социальных исследований (Нью-Йорк). Преподавала в университете Беркли (Калифорния), Принстонском и Колумбийском университетах, постепенно завоевав репутацию одного из ведущих политических мыслителей страны.

Среди ее фундаментальных исследований – Истоки тоталитаризма (The Origins of Totalitarianism, 1951); Ситуация человека (The Human Condition, 1958) и О революции (On Revolution, 1963). Широко известна книга Эйхман в Иерусалиме (Eichmann in Jerusalem, 1963), вызвавшая многочисленные споры о природе и смысле Холокоста.

Почетный доктор многих университетов, лауреат премий в области социальных наук Германии, США, Дании. Доктор философии (1928), член-корреспондент Германской академии языка и литературы (ФРГ), действительный член Американской академии политических наук. Награждена премией Лессинга (1959), медалью Эмерсона - Торо (1969), премией Соннига за вклад в европейскую цивилизацию (за 8 месяцев до смерти). [1]


В работе «The Human Condiction» (1958) Ханна Арендт изучает viva activa для себя, независимо от viva contemplativa.

У Арендт полностью отсутствует этот интерес к технике. Ключевой вопрос для Арендт в том, служат ли человеку вещи, которые он создал, или же он служит вещам.

«Как можно перед лицом этих и подобных совпадений думать, что человеческое „мышление“ отстает от научных открытий и развития техники! Оно их на десятилетия опережает, причем мышление и воображение человека с улицы, а не только тех, кто осуществляет эти открытия и ускоряет их внедрение.»

«тут обычно говорят о якобы отставании нашего общего человеческого развития от завоеваний естественной науки и техники, надеясь, что общественные науки сумеют в конце концов создать социальную технику — нечто вроде social engineering, — которая будет так же манипулировать обществом, ставя его под научный контроль, как наукотехника — природой.»

«но это гадания, не очень правдоподобные перед лицом того факта что пока у нас едва ли есть основание ожидать от предстоящих изменений не просто, как от всей прежней техники, сдвигов в созданном и обитаемом нами мире, но также и отмены основных условий человеческой жизни на земле.»

Арендт катастрофически недооценила значение работы, техники, прогресса. В современной технике Арендт с неодобрением видит что-то вроде искусственной оболочки.

«Поскольку развитие техники в нашем столетии столь жутким образом дало о себе знать именно в области военной и разрушительной технологии, мы сегодня легко склоняемся к тому, чтобы не замечать эту другую тенденцию к возрастанию ненасилия в Новое время.»

«Также и в нашем случае действительное значение техники, т. е. вытеснения инструментов и орудий машинами, прорисовывается, похоже, лишь в том, что мы предвосхищающе предвидим в качестве непосредственно предстоящей нам итоговой стадии всего этого развития, а именно в автоматике.»

«Если от этой ожидаемой окончательной стадии бросить взгляд вспять на развитие новоевропейской техники, то оно окажется состоя­щим пожалуй из таких трех ступеней»

«Она знаменует высшую точку всего процесса, даже если атомный век с техникой, опирающейся на ядерную энергию, должен будет скоро прийти ей на смену, потому что только автоматика, нуждающаяся не в атомной энергии, а лишь в электричестве, еще следует закону, по которому мы движемся со времен промышленной революции.»

«Разные виды атомных бомб, представляющие собой в известном смысле первые инструменты атомной техники и уже обладающие потенциалом уничтожения, достаточным для разрушения всей органической жизни на земле, показывают первые очертания того, до какой степени перебазирование техники на атомную энергию изменит знакомый нам мир.»

«Поистине в таком мире, обусловленном атомной техникой, дело пойдет уже не о расковывании стихийных энергий природы и даже уже не о развязывании природных процессов, не предусмотренных в экономике природы, а о том чтобы на земле и в обыденной человеческой жизни орудовать энергиями и силами, встречающимися лишь вне земной среды, в универсуме; в известном смысле подобное происходит уже сегодня, однако все-таки лишь в ограниченных и соблюдаемых рамках внутри опытных лабораторий атомной физики»

«Если современная техника покоится на том что силы природы вводятся в воздвигнутый человеком мир, то техника грядущего атомного века могла бы означать введение вселенских энергий мирового целого, в котором мы вращаясь парим и которым окружены, внутрь земной природы.»

«Изменит ли такая будущая техника все хозяйство природы в той же или возможно в еще большей мере чем современная техника изменила самую суть человеческого мира, сегодня еще никто не может знать.»

«Природные силы, которые современная техника ввела в самое средоточие мира, уничтожили прежде всего специфическую целесообразность этого мира, т. е. то сегодня уже устарелое обстоятельство, что инструменты и орудия проектируются для целей создания предметов.»

«Обсуждение проблем техники, соотв. изменений жизни и мира, вызванных появлением машины, вращается большей частью в странно неадекватном горизонте, оставаясь сосредоточено исключительно на теме ее полезности для людей.»

«С этой точки зрения, предвосхищающей неуклонное развитие современной техники в направлении автоматики, „техника почти что уже представляется не продуктом сознательных человеческих усилий, направленных на расширение власти над материей, но скорее гигантским биологическим процессом, когда заложенные в человеческом организме структуры во все большей мере переносятся на окружающий человека мир; биологический процесс, именно в качестве такового изъятый из-под контроля со стороны людей“»

«То, как мы сегодня поступаем с природой, буквально внедряясь в нее нашей активностью, можно пожалуй проиллюстрировать случайным замечанием одного из новейших ученых и техников, вполне серьезно сказавшего, что „фундаментальное исследование состоит в том, чтобы делать и не знать, что ты делаешь»

«Современные естествознание и техника, для которых природные процессы уже не объект наблюдения, резервуар энергии и материала или предмет для подражания, посколько наукотехники поистине вторгаются своим действием в хозяйство природы, по-видимому внесли неотменимость и необозримость в область, где нет никаких средств повернуть вспять содеянное и совершенное.»

«Только мы впервые, да и то лишь несколько десятилетий, живем в мире, которым теоретически и практически управляет наука и техника, который опирается на космически-универсальные, а не геофизические „законы природы“ и в котором таким образом к земной природе и к воздвигнутому человеком миру применяются познания, полученные благодаря предпочтению внеземной, космической точки зрения.»

«Но превращение успеха в решающее мерило человеческого действия и поведения объяснялось вовсе не практическими соображениями, как часто думают, или влиянием техники, со временем развернувшейся из науки Нового времени.»

«Тут обусловленность и ограниченность человеческого существования, в котором способности чувства и мысли так соотносятся между собой что никакая из них не может функционировать с суверенной независимостью, словно бы мстят за себя амбициозной жажде познания как таковой, взламывающей все человеческие ограничения: ибо если техника и подтверждает снова и снова „истинность“ абстрактнейших понятий точной науки, то подтверждается ею при этом всего лишь гот факт, что все правильно и точно помысленное в согласии с правилами человеческого рассудка внутри человеческого мира оказывается так или иначе применимым, имеет практический смысл и что всякая „выдуманная“ система, служащая для объяснения и интерпретации явлений природы, сразу же оказывается одним из возможных ведущих принципов, в соответствии с которым мыслимо как изготовление, так и действие.»

«Если после этого современное естествознание хочет считать технику подтверждением того, „что дело тут идет о каком-то подлинном порядке природы“ , то она, похоже, впала в некий circulus vitiosus, который можно было бы описать приблизительно так: наука формулирует гипотетические теории, однако не вторгается с ними непосредственно в чувственный мир, но использует их для техники эксперимента, причем эксперимент опять же расценивается как проверка истинности теории; наука, иными словами, от начала до конца этого процесса имеет дело с „гипотетической“ природой»

«Единственное, что развившаяся из науки техника, похоже, действительно доказывает, так это что мир, гипотетически предвосхищенный в эксперименте, всегда может стать действительным миром, будучи осуществлен человеком, и хотя это означает, что практические способности человека, способность действовать, изготовлять, даже создавать миры, несравненно крупнее и мощнее чем могли мечтать любые прошлые века, но вместе с тем это к сожалению означает, что полное использование именно своей миросозидательной способности загоняет человека в тюрьму к самому себе, к его собственной мыслительной способности, неумолимо отбрасывает его к самому же себе, как бы запирает его в границах им же созданной системы»

«он заглядывается и замахивается на все то, что не есть человек, и тогда вынужден осознать что природа и вселенная ускользают от него, что универсум, размеченный фиксированным ходом эксперимента и „действительно“ верифицируемый успехами техники, базирующейся на этих экспериментах, чувственно и наглядно уже не представим.»

«Не трудно увидеть, что так только кажется. Исторически несомненно, что современную технику надо относить не к развитию орудий, которыми люди с незапамятных времен облегчают свой труд и изготовляют вещи мира, а к неким вполне непреднамеренным, как бы случайным последствиям чисто „теоретического“ интереса к вещам, не обязанным никому приносить никакой пользы.»

«Что касается так наз. практических инстинктов человека, то о них с определенностью можно сказать лишь что они никогда бы не привели к сколько-нибудь заметной технизации жизни; и даже сегодня, когда уже существующая техника автоматически вызывает определенные улучшения и стимулирует техническое развитие, в высшей степени маловероятно чтобы мир модерна мог принять современный статут техники, не говоря уж о ее дальнейшем нарастании, если бы люди вполне серьезно пришли к мысли отставить в сторону теоретическое, „бесполезное“ фундаментальное исследование как праздные спекуляции и положиться на свои прагматические инстинкты.»

«Напротив, все современное экспериментирование привязано к состоянию и к развитию техники, возникающей из естественных наук, и эксперимент наподобие опыта Майкельсона с интерферометром в конце прошлого века даже самым гениальным физиком „не мог бы быть проведен раньше“ ; им предполагалось развитие техники»

«Даже сегодня, живя уже в мире, внешний облик которого определяется исключительно развившейся из наук техникой и заполнен вещами, без этой науки никогда бы не возникшими, исследователи естественно все еще единодушны в том, что техническая применимость их результатов имеет вторичное значение.»

«Техника, привязанная к Земле, пожалуй тоже имела бы в конечном счете своим последствием глобальный охват земной поверхности, однако она едва ли обеспечила бы превращение массы в энергию или заглянула в мир элементарных частиц» [2]

Арендт ощущала эту возможность, но она противоречит важнейшим ее классификациям. “Vita activa”, начавшись с восторга перед советским спутником, кончается так:

Способность к действию […] все еще с нами, но ныне стала исключительной прерогативой ученых-естественников, которые расширили сферу человеческих дел до точки исчезновения устоявшегося раздела между природой и человеческим миром. В свете этих достижений, осуществлявшихся веками в непревзойденной тишине лабораторий, кажется вполне уместным, что поступки ученых приобрели большую ценность новизны и большее политическое значение, чем административная и дипломатическая деятельность так называемых государственных мужей. Не лишено определенной иронии, что именно те, кого общественное мнение упрямо считало наименее практичными и наименее политическими членами общества, оказались единственными, кто еще знает, как совершать поступки, и кто способен делать это сообща. [3]

Источники информации

2. Hannah Arendt. The Human Condition. Chicago: University of Chicago Press, 1958 Взято из https://monoskop.org/images/e/e2/Arendt_Hannah_The_Human_Condition_2nd_1998.pdf

3. Александр Эткинд. Из измов в демократию: Айн Ранд и Ханна Арендт// Журнал «Знамя», номер 12, 2000 г. Взято из https://magazines.gorky.media/znamia/2000/12/iz-izmov-v-demokratiyu-ajn-rand-i-hanna-arendt.html

22 просмотра0 комментариев

Comments


Пост: Blog2_Post
bottom of page