Ханна Арендт родилась 14 октября 1906 года в Ганновере, Германская империя, а умерла 4 декабря 1975 года в Нью-Йорке, США. Ханна Арендт — немецко-американский философ еврейского происхождения, политический теоретик и историк, основоположница теории тоталитаризма.
Родилась в еврейской семье. Детство прошло в Кенигсберге. С 14 лет посещала могилу Канта. Получила образование по классической филологии и теологии в университетах Кенигсберга, Берлина, Марбурга, Фрайбурга и Гейдельбера, училась у Э. Гуссерля, М.Хайдеггера и К.Ясперса. Со многими из них состояла в переписке. Докторскую диссертацию о понятии любви у Августина защитила в Гейдельберге в 1928 (под руководством К. Ясперса).
Участвовала в антифашистском движении. Перед приходом к власти нацистов бежала во Францию, а затем из оккупированной Франции в 1940 – в Нью-Йорк. В США сотрудничала в ряде международных еврейских организаций.
В 1946-49 - главный редактор издательства «Shoken Books». Ответственный соредактор издания Полного собрания сочинений Кафки (1946 и последующие годы).
С 1963 - профессор Чикагского университета; с 1967 -профессор политических и гуманитарных наук в Новой школе социальных исследований (Нью-Йорк). Преподавала в университете Беркли (Калифорния), Принстонском и Колумбийском университетах, постепенно завоевав репутацию одного из ведущих политических мыслителей страны.
Среди ее фундаментальных исследований – Истоки тоталитаризма (The Origins of Totalitarianism, 1951); Ситуация человека (The Human Condition, 1958) и О революции (On Revolution, 1963). Широко известна книга Эйхман в Иерусалиме (Eichmann in Jerusalem, 1963), вызвавшая многочисленные споры о природе и смысле Холокоста.
Почетный доктор многих университетов, лауреат премий в области социальных наук Германии, США, Дании. Доктор философии (1928), член-корреспондент Германской академии языка и литературы (ФРГ), действительный член Американской академии политических наук. Награждена премией Лессинга (1959), медалью Эмерсона - Торо (1969), премией Соннига за вклад в европейскую цивилизацию (за 8 месяцев до смерти). [1]
В работе «The Human Condiction» (1958) Ханна Арендт изучает viva activa для себя, независимо от viva contemplativa.
У Арендт полностью отсутствует этот интерес к технике. Ключевой вопрос для Арендт в том, служат ли человеку вещи, которые он создал, или же он служит вещам.
«Как можно перед лицом этих и подобных совпадений думать, что человеческое „мышление“ отстает от научных открытий и развития техники! Оно их на десятилетия опережает, причем мышление и воображение человека с улицы, а не только тех, кто осуществляет эти открытия и ускоряет их внедрение.»
«тут обычно говорят о якобы отставании нашего общего человеческого развития от завоеваний естественной науки и техники, надеясь, что общественные науки сумеют в конце концов создать социальную технику — нечто вроде social engineering, — которая будет так же манипулировать обществом, ставя его под научный контроль, как наукотехника — природой.»
«но это гадания, не очень правдоподобные перед лицом того факта что пока у нас едва ли есть основание ожидать от предстоящих изменений не просто, как от всей прежней техники, сдвигов в созданном и обитаемом нами мире, но также и отмены основных условий человеческой жизни на земле.»
Арендт катастрофически недооценила значение работы, техники, прогресса. В современной технике Арендт с неодобрением видит что-то вроде искусственной оболочки.
«Поскольку развитие техники в нашем столетии столь жутким образом дало о себе знать именно в области военной и разрушительной технологии, мы сегодня легко склоняемся к тому, чтобы не замечать эту другую тенденцию к возрастанию ненасилия в Новое время.»
«Также и в нашем случае действительное значение техники, т. е. вытеснения инструментов и орудий машинами, прорисовывается, похоже, лишь в том, что мы предвосхищающе предвидим в качестве непосредственно предстоящей нам итоговой стадии всего этого развития, а именно в автоматике.»
«Если от этой ожидаемой окончательной стадии бросить взгляд вспять на развитие новоевропейской техники, то оно окажется состоящим пожалуй из таких трех ступеней»
«Она знаменует высшую точку всего процесса, даже если атомный век с техникой, опирающейся на ядерную энергию, должен будет скоро прийти ей на смену, потому что только автоматика, нуждающаяся не в атомной энергии, а лишь в электричестве, еще следует закону, по которому мы движемся со времен промышленной революции.»
«Разные виды атомных бомб, представляющие собой в известном смысле первые инструменты атомной техники и уже обладающие потенциалом уничтожения, достаточным для разрушения всей органической жизни на земле, показывают первые очертания того, до какой степени перебазирование техники на атомную энергию изменит знакомый нам мир.»
«Поистине в таком мире, обусловленном атомной техникой, дело пойдет уже не о расковывании стихийных энергий природы и даже уже не о развязывании природных процессов, не предусмотренных в экономике природы, а о том чтобы на земле и в обыденной человеческой жизни орудовать энергиями и силами, встречающимися лишь вне земной среды, в универсуме; в известном смысле подобное происходит уже сегодня, однако все-таки лишь в ограниченных и соблюдаемых рамках внутри опытных лабораторий атомной физики»
«Если современная техника покоится на том что силы природы вводятся в воздвигнутый человеком мир, то техника грядущего атомного века могла бы означать введение вселенских энергий мирового целого, в котором мы вращаясь парим и которым окружены, внутрь земной природы.»
«Изменит ли такая будущая техника все хозяйство природы в той же или возможно в еще большей мере чем современная техника изменила самую суть человеческого мира, сегодня еще никто не может знать.»
«Природные силы, которые современная техника ввела в самое средоточие мира, уничтожили прежде всего специфическую целесообразность этого мира, т. е. то сегодня уже устарелое обстоятельство, что инструменты и орудия проектируются для целей создания предметов.»
«Обсуждение проблем техники, соотв. изменений жизни и мира, вызванных появлением машины, вращается большей частью в странно неадекватном горизонте, оставаясь сосредоточено исключительно на теме ее полезности для людей.»
«С этой точки зрения, предвосхищающей неуклонное развитие современной техники в направлении автоматики, „техника почти что уже представляется не продуктом сознательных человеческих усилий, направленных на расширение власти над материей, но скорее гигантским биологическим процессом, когда заложенные в человеческом организме структуры во все большей мере переносятся на окружающий человека мир; биологический процесс, именно в качестве такового изъятый из-под контроля со стороны людей“»
«То, как мы сегодня поступаем с природой, буквально внедряясь в нее нашей активностью, можно пожалуй проиллюстрировать случайным замечанием одного из новейших ученых и техников, вполне серьезно сказавшего, что „фундаментальное исследование состоит в том, чтобы делать и не знать, что ты делаешь»
«Современные естествознание и техника, для которых природные процессы уже не объект наблюдения, резервуар энергии и материала или предмет для подражания, посколько наукотехники поистине вторгаются своим действием в хозяйство природы, по-видимому внесли неотменимость и необозримость в область, где нет никаких средств повернуть вспять содеянное и совершенное.»
«Только мы впервые, да и то лишь несколько десятилетий, живем в мире, которым теоретически и практически управляет наука и техника, который опирается на космически-универсальные, а не геофизические „законы природы“ и в котором таким образом к земной природе и к воздвигнутому человеком миру применяются познания, полученные благодаря предпочтению внеземной, космической точки зрения.»
«Но превращение успеха в решающее мерило человеческого действия и поведения объяснялось вовсе не практическими соображениями, как часто думают, или влиянием техники, со временем развернувшейся из науки Нового времени.»
«Тут обусловленность и ограниченность человеческого существования, в котором способности чувства и мысли так соотносятся между собой что никакая из них не может функционировать с суверенной независимостью, словно бы мстят за себя амбициозной жажде познания как таковой, взламывающей все человеческие ограничения: ибо если техника и подтверждает снова и снова „истинность“ абстрактнейших понятий точной науки, то подтверждается ею при этом всего лишь гот факт, что все правильно и точно помысленное в согласии с правилами человеческого рассудка внутри человеческого мира оказывается так или иначе применимым, имеет практический смысл и что всякая „выдуманная“ система, служащая для объяснения и интерпретации явлений природы, сразу же оказывается одним из возможных ведущих принципов, в соответствии с которым мыслимо как изготовление, так и действие.»
«Если после этого современное естествознание хочет считать технику подтверждением того, „что дело тут идет о каком-то подлинном порядке природы“ , то она, похоже, впала в некий circulus vitiosus, который можно было бы описать приблизительно так: наука формулирует гипотетические теории, однако не вторгается с ними непосредственно в чувственный мир, но использует их для техники эксперимента, причем эксперимент опять же расценивается как проверка истинности теории; наука, иными словами, от начала до конца этого процесса имеет дело с „гипотетической“ природой»
«Единственное, что развившаяся из науки техника, похоже, действительно доказывает, так это что мир, гипотетически предвосхищенный в эксперименте, всегда может стать действительным миром, будучи осуществлен человеком, и хотя это означает, что практические способности человека, способность действовать, изготовлять, даже создавать миры, несравненно крупнее и мощнее чем могли мечтать любые прошлые века, но вместе с тем это к сожалению означает, что полное использование именно своей миросозидательной способности загоняет человека в тюрьму к самому себе, к его собственной мыслительной способности, неумолимо отбрасывает его к самому же себе, как бы запирает его в границах им же созданной системы»
«он заглядывается и замахивается на все то, что не есть человек, и тогда вынужден осознать что природа и вселенная ускользают от него, что универсум, размеченный фиксированным ходом эксперимента и „действительно“ верифицируемый успехами техники, базирующейся на этих экспериментах, чувственно и наглядно уже не представим.»
«Не трудно увидеть, что так только кажется. Исторически несомненно, что современную технику надо относить не к развитию орудий, которыми люди с незапамятных времен облегчают свой труд и изготовляют вещи мира, а к неким вполне непреднамеренным, как бы случайным последствиям чисто „теоретического“ интереса к вещам, не обязанным никому приносить никакой пользы.»
«Что касается так наз. практических инстинктов человека, то о них с определенностью можно сказать лишь что они никогда бы не привели к сколько-нибудь заметной технизации жизни; и даже сегодня, когда уже существующая техника автоматически вызывает определенные улучшения и стимулирует техническое развитие, в высшей степени маловероятно чтобы мир модерна мог принять современный статут техники, не говоря уж о ее дальнейшем нарастании, если бы люди вполне серьезно пришли к мысли отставить в сторону теоретическое, „бесполезное“ фундаментальное исследование как праздные спекуляции и положиться на свои прагматические инстинкты.»
«Напротив, все современное экспериментирование привязано к состоянию и к развитию техники, возникающей из естественных наук, и эксперимент наподобие опыта Майкельсона с интерферометром в конце прошлого века даже самым гениальным физиком „не мог бы быть проведен раньше“ ; им предполагалось развитие техники»
«Даже сегодня, живя уже в мире, внешний облик которого определяется исключительно развившейся из наук техникой и заполнен вещами, без этой науки никогда бы не возникшими, исследователи естественно все еще единодушны в том, что техническая применимость их результатов имеет вторичное значение.»
«Техника, привязанная к Земле, пожалуй тоже имела бы в конечном счете своим последствием глобальный охват земной поверхности, однако она едва ли обеспечила бы превращение массы в энергию или заглянула в мир элементарных частиц» [2]
Арендт ощущала эту возможность, но она противоречит важнейшим ее классификациям. “Vita activa”, начавшись с восторга перед советским спутником, кончается так:
Способность к действию […] все еще с нами, но ныне стала исключительной прерогативой ученых-естественников, которые расширили сферу человеческих дел до точки исчезновения устоявшегося раздела между природой и человеческим миром. В свете этих достижений, осуществлявшихся веками в непревзойденной тишине лабораторий, кажется вполне уместным, что поступки ученых приобрели большую ценность новизны и большее политическое значение, чем административная и дипломатическая деятельность так называемых государственных мужей. Не лишено определенной иронии, что именно те, кого общественное мнение упрямо считало наименее практичными и наименее политическими членами общества, оказались единственными, кто еще знает, как совершать поступки, и кто способен делать это сообща. [3]
Источники информации
2. Hannah Arendt. The Human Condition. Chicago: University of Chicago Press, 1958 Взято из https://monoskop.org/images/e/e2/Arendt_Hannah_The_Human_Condition_2nd_1998.pdf
3. Александр Эткинд. Из измов в демократию: Айн Ранд и Ханна Арендт// Журнал «Знамя», номер 12, 2000 г. Взято из https://magazines.gorky.media/znamia/2000/12/iz-izmov-v-demokratiyu-ajn-rand-i-hanna-arendt.html
Comments